Малыш пронзительно зарычал и выскочил из-под навеса: сердце у Петра подскочило. Теперь Малыш обосновался на спине Волка, посвечивая в темноте над костром золотистыми блестящими глазами, в которых отражалось пламя. Но Саша даже не вздрогнул.
Все ли идет так как надо, подумал Петр, больше всего беспокоясь в этот момент о том, как бы не испортить все дело своим вмешательством.
В следующий момент до него донесся шелест листьев, похожий на чей-то разговор… Он не мог определить, что именно это было. Звук скорее напоминал вздох листвы и ощущался как свежий ветер, наполненный запахами весны.
Он медленно прошел над ними.
Наверное, это был Мисай, подумал Петр. Однако он не видел никакой разумной причины, чтобы сообщать о своем открытии, и только яростно тер нос, сдерживая прорывающееся чиханье.
Тут он услышал сашин шепот:
— Он слушает. Ему уже известно, что мы здесь.
— Да, я тоже слышал, — просто ответил Петр.
Саша еще долго сидел на корточках, уперев локти в колени, глядя на огонь полузакрытыми глазами. Петр, опираясь на затекшую руку, не смел двигаться и старался по возможности не дышать, думая о происходящем на его глазах.
Все ли с ним хорошо? Может быть, его все-таки следует разбудить?
Наконец Саша пробормотал, едва слышно шевеля губами:
— Тишиной в лесу мы обязаны лешим. Они хотят, чтобы мы отправились к тому месту как можно скорее.
— Да знают ли они, что едва не лишили меня жизни! — прошептал в ответ Петр. — Это из-за них Ивешка отправилась в одиночку, Бог знает куда… Если они хотят, чтобы мы отправлялись туда, так почему они раньше не сказали об этом?
Саша ответил ему все так же тихо:
— Они хотят предотвратить кое-что, только и всего. Они лишь следуют заключенному соглашению. Мне думается, что они сами попали в какую-то беду.
— Прекрасно. Эта беда нам хорошо известна. Интересно только знать, слышал ли Мисай хоть что-нибудь от Ивешки? Ты не спросил его?
— Я спрашивал его. Но он сказал лишь одно: поторопитесь.
Это было самое неприятное из всего услышанного Петром.
— Мы должны отправляться, — сказал Саша, — прямо сейчас.
Итак, прямо ночью, сейчас, немедленно.
Петр подхватил кучу одеял и начал укладываться.
Он делал это очень быстро.
Днем лес выглядел здоровым и сильно подросшим. По склону холма пробежала лиса, остановилась и с любопытством уставилась на них.
Саша отметил, что они уже покинули владения водяного. Может быть именно поэтому, а может быть потому, что они получили хоть какой-то ответ от Мисая, у них прибавилось сил и появилась реальная надежда. Петр продолжал идти быстрым шагом, несмотря на случайные покалывания в боку. Он вел Волка и настаивал на том, чтобы Саша продолжал ехать верхом, уверяя, что его ноги гораздо длиннее и он себя прекрасно чувствует на этой прогулке.
Так они шли, попеременно садясь на лошадь и изредка останавливаясь для короткого отдыха: только чтобы плеснуть на лицо воды, да смыть пыль и грязь в случайном ручье. От быстрой ходьбы одежда, недавно вымокшая под дождем, перепрела, от мокрых сапог на ногах появились волдыри, а день превратился в сплошную перепутанную ленту из покрытых зеленой листвой холмов и полян, заросших папоротниками.
Но перемены, произошедшие в лесу, радовали сердце. Петр был уверен, что это была работа леших: ни одной упавшей ветки не попалось на их пути, все кругом было так ухожено и прочищено, что можно было идти и в сумерках, и даже в сгущающейся темноте. Когда же стало совсем темно, они достали свои одеяла и устроились на ночлег, не разжигая костра, расстелив постель прямо под шелестящими ветками.
— Здесь чувствуешь себя в безопасности, пробормотал Петр, ощущая как сон подступает к нему и кружит голову. — Слава Богу, что здесь такое здоровое место.
— Завтра ты поедешь верхом, — сказал Саша.
— Пешком я иду быстрее тебя.
На это Саша уже ничего не ответил. А у Петра мелькнула очередная мысль, что может быть, он имеет лишь только ощущение быстрой ходьбы, и одному Богу известно, какие усилия прикладывал для этого Саша…
— И кроме того, — исправился он, — ты не можешь думать, когда идешь пешком, потому что должен отвлекать внимание на собственные ноги. А мои мысли все равно ничем не помогут нам, в отличие от твоих.
По-прежнему не последовало никакого ответа. Затем Саша все-таки бросил кротко:
— Я все время пытаюсь, Петр.
— Я знаю, что ты все время пытаешься исправить наше положение. Разве я сказал, что нет?
— Когда я был маленький, — продолжил Саша со вздохом, — и всякий раз, когда я обжигал или ушибал палец, я хотел немедленно остановить боль, и это мне всегда удавалось. Но в то же время это пугало меня, поэтому я вновь хотел ощутить боль, а затем вновь хотел остановить ее. Вот точно такие же ощущения сейчас временами охватывают меня.
Петр некоторое время раздумывал над его словами, а затем сказал:
— Я могу это понять.
— Можешь?
— Да. Ведь на самом деле никто никогда не знает, чего на самом деле он хочет. У каждого есть свои сомненья, вот в чем и заключается все дело, не так ли?
— Я думаю, что это именно так.
— Ты должен был бы сбросить своего дядю-скрягу на корм лошадям. Я думаю, ты и сам это прекрасно знаешь.
— Я очень боялся сделать это.
— Да, ты слишком церемонился с ними.
— Вот это самое я и имел в виду! Я совсем другой человек, в отличие от тебя. Я не такой, как ты.
— Ну и слава Богу. Что же тебе хочется? Тебе не хватает толпы бояр, которые гонятся за тобой, намереваясь повесить?
— Я не такой смелый, как ты. И это проявляется во многом.
— Господи, да что же все это значит?… И все из-за того, что я сказал, что хожу пешком быстрее тебя?
— Ты привык рисковать, и риск не пугает тебя.
Петр тут же представил себе перила балкона, расположенное на самом верху окно Ирины, заледенелое крыльцо и огромную сосульку.
— Они боялись меня, будто во мне сидел черт, готовый броситься на них! Я всегда был лишь игроком, и я знал, как уловить нужный момент. Но я никогда не был смельчаком, я был всего лишь обычным нищим.
— Но ведь ты делал все это. Ты всегда знал, что делал.
— Я рассчитывал.
— У меня же не хватило бы духу на такое.
— Ты — колдун. Тебе не следует делать это.
— Нет, я тоже могу плутовать.
— Это смешно. Настоящий плут был Федор Мисаров, а ты даже не сбросил его в кормушку для лошадей.
