Его теплая ладонь сжала мои пальцы.
— Ну, что? Пойдем?
Едва сдержав чувственную дрожь, которая проходила по моему позвоночнику всякий раз, когда этот мужчина до меня дотрагивался, я позволила себе на время забывать обо всех вопросах, и поднялась с места.
Сильный, крепкий, заботливый «он», пахнущий виски, теплый южный ветер, пропитанный ароматом трав, ночь — теплая и ласковая — что может быть лучше всего этого? Где бы ни находились все эти Уровни и Города, кем бы ни были те дяди в серебристой форме — но они позволили мне быть здесь, наслаждаться жизнью, прочувствовать моменты истинного счастья. А посему плевать, что загадок больше, чем разгадок, плевать, что ответы на многие вопросы я так никогда и не смогу найти, но эти люди сделали мое счастье с тем, кто находился рядом со мной, возможным. И именно это было для меня всем.
И именно за это я была им благодарна. А остальное подождет.
Прошло два дня, в течение которых я часто думала о том, что рассказал Халк.
Кем я была до этого? Где жила? Почему решилась прийти туда, где сейчас жила? Но так как память не была особа услужлива (спасибо Комиссии), я бросила эти тщетные попытки и занялась другими делами. Тем более что зрение, наконец-то, в полном объеме вернулось ко мне.
Теперь я смотрела на все как-то иначе. С любовью, что ли…. Красные горы казались живописными, поля ласково колосились зеленой травой, все казалось странно ярким и непривычно живым, как никогда до этого. В какой-то мере потеря зрения оказалась подарком, который позволил вновь, будто с нуля, оценить красоту мира.
В те промежутки времени, когда я не задавалась вопросами о своем прошлом, я беспрестанно думала о другом — о том, как помочь Халку.
Становилось все более очевидным, что невозможно будет жить на ранчо всю оставшуюся жизнь. Никакого «долго и счастливо» в этом месте быть не могло. Я просто физически не могла представить месяцы и годы в качестве «жены» фермера. И не потому что я была особенно требовательной, само только наличие Халка рядом являлось для меня девяносто-девяти процентной гарантией счастья, но вот представить, что сам Халк — тренированный боец и в прошлом киллер — согласиться провести здесь еще хотя бы пару десятков лет, было сложно.
Как я поняла, сам Халк находился в затруднительном положении, и повлиять на ситуацию, находясь в Тали, практически не мог, а, значит, оставалась только я, которая должна была придумать, как помочь нам обоим оказаться на свободе.
Но гениальные идеи не давались легко, и сколько бы я ни мучила различными схемами мозг, все как-то не удавалось найти ту, которая бы позволяла увидеть не то, что дверь на свободу, а хотя бы свет вдалеке. Но дорогу, как говорится, может осилить только идущий, поэтому я не сдавалась и продолжала размышлять.
Другим интересным моментом стало то, что из моей жизни исчезли какие-либо обязанности. Совсем. Если раньше я мела полы, драила двор, возила еду или переводила книгу, то теперь никто и ничего от меня не требовал. Я могла заниматься переводом, только если этого хотела, а мыть и скрести вообще ничего не приходилось. В последний раз я дотрагивалась до мыльной пены только когда помогла Табите ополаскивать тарелки после обеда. Так что жизнь стала непривычно легкой, и я все еще не могла решить, хорошо это или плохо. И чтобы не чувствовать себя полной лентяйкой, я заставляла себя садиться за книгу и толстый словарь Туэрского, в надежде, что это информация окажется кому-нибудь полезной. Если и не Халку (потому что во мне все крепла уверенность, что не долго он пробудет в Тали), то, может быть, следующему владельцу ранчо, кем бы ни была его грешная душа.
И, возможно, ситуация бы так и продолжала оставаться неясной, вынуждая меня изнывать от бессилия и бездействия, если бы не одно событие, положившее не то конец текущему положению вещей, не то начало новой эре. По-крайней мере в то утро это было крайне сложно определить. Одно оставалась предельно ясным — после него все закрутилось совсем по-другому и очень быстро.
А произошло вот что.
Снова кого-то избивали. Я услышала далекие крики охранников, после того, как закончила с переводом и отправилась во внутренний двор, чтобы найти на складе зонт от солнца, который бы можно было установить на нашем балконе. Но, не дойдя до коморки, я застыла и прислушалась.
Точно. Снова кого-то били. Ошибки быть не могло — у кромки полей издевательски и зло кричали охранники, и я бросилась в направлении голосов, еще не зная, что именно собираюсь предпринять.
Сердце снова колотилось быстро и глухо, глаза застлала пелена ярости и страха, вернулось ощущение противного опустошающего бессилия.
Ну, почему? Почему они снова это делают? Ведь злобного Грега отослали с ранчо, неужели нашелся кто-то подобный ему, кому доставляло удовольствие доводить заключенных до предела? И почему Халк смотрел на это все сквозь пальцы?
Стояла невыносимая жара. К тому времени, когда я добежала до поля и застыла у кукурузы, сгрудившиеся вокруг какого-то бедолаги охранники уже не кричали. Действо была кончено. Тот, кого избили, уже лежал на земле без движения. Я смотрела на него, чувствуя во рту противный привкус горечи — длинное нескладное тело, сплошь покрытое ссадинами и кровоподтеками. Обнаженная спина с выступающими ребрами, несколько старых шрамов от хлыстов, редкие песочного цвета волосы….
Вокруг меня противно жужжали мухи, а я, оцепенев от шока, все еще стояла и смотрела на его волосы. Было с них что-то знакомое. Такой запоминающийся оттенок. Неужели?…. Нет, только не это…. Пусть это будет не он….
И да, будто услышав мою мысленную просьбу о том, чтобы увидеть лицо лежащего на земле мужчины, один из охранников, грубо пихнул неподвижное тело ногой, от чего оно перекатилось на спину, после чего стало очевидным…. Да. Это был Тед.
— Мертв. — Почти довольно подтвердил охранник, и отошел от тела, закурив сигарету.
Нет, не надо! Я в ужасе смотрела на знакомый профиль, теперь неподвижный и бледный, с налипшим на щеках песком. Это действительно был Тед.
Тот самый Тед, что стоял рядом со мной на облупившейся мокрой автобусной станции, что угощал меня глянцевым яблоком и бесконечно рассказывал о садовых посадках, тот самый, что надеялся, что ему дадут клочок земли, на котором он посадит деревья, тот самый, что так надрывно кашлял, когда принес назад и вернул украденные Янкой камни.
Он был единственным человеком на всем ранчо, которого как-то негласно внутри я определила «другом», и теперь его тело лежало на земле, покрытое кровью, песком и пылью, а я уже ничего, ничего не могла сделать.
Был Тед. Теперь нет Теда.
Не удержавшись на ногах, я медленно опустилась в траву, и зажала рот руками, боясь зарыдать в голос.
Внутри стало мучительно больно, хотелось закричать, завизжать, броситься и разорвать кого-нибудь, но я лишь сидела и едва заметно покачивалась из стороны в сторону, не замечая, как слезы, капая с подбородка, пропитывают новенькую майку.
