В дальнем правом углу стоял горизонтальный холодильный контейнер с орехами, сушеным горохом и мукой. У задней его стенки были разложены овощи.
Вдоль левой стены располагались вертикальные холодильники с вином и пивом и небольшая открытая камера с пластиковыми шторами для сохранения холода. В ней хранились молоко, оливки и сыр. Справа от него в дальнем углу стоял банкомат. Если бы не он, я подумала бы, что это место не модернизировали с тех пор, как Аляска присоединилась к Соединенным Штатам.
Прилавок с кассовым аппаратом находился слева у самой двери. Мистер Халеви сидел за ним, разговаривая с кем-то по сотовому телефону. Он постоянно проводил рукой по почти лысой голове, наверное, по привычке, оставшейся с молодости. На табличке, прикрепленной к кассовому аппарату, красовалась надпись: "УЛЫБНИСЬ. ГОСПОДЬ ЛЮБИТ ТЕБЯ". Но Халеви не следовал собственному совету. Его лицо было красным, и он явно пребывал в дурном расположении духа. Я отступила назад и приготовилась наблюдать за тем, что последует.
Клодель приблизился к прилавку и прочистил горло. Халеви поднял вверх руку, прося таким образом подождать, пока он закончит разговор. Клодель показал жетон и покачал головой. Халеви смутился, что-то пробормотал в трубку на беглом хинди и выключил ее. Его глаза сквозь толстые линзы очков выглядели огромными. Он посмотрел на Клоделя, потом на Шарбонно, потом опять на Клоделя.
– Я вас слушаю.
– Ваше имя Бипин Халеви? – спросил Шарбонно по-английски.
– Да.
Шарбонно положил на прилавок фотографию.
– Взгляните. Вы знаете этого человека?
Халеви перевернул снимок, нервно вцепился пальцами в его нижний край и наклонился. Он усердно старался произвести впечатление человека, желающего оказать помощь. Многие владельцы депанеров торгуют в своих магазинах контрабандными сигаретами и другими товарами. Визиты полиции для них примерно то же самое, что налоговая проверка.
– По-моему, узнать человека по этой копии довольно сложно. Снимок сделан видеокамерой. А что натворил этот парень?
Халеви разговаривал по-английски с монотонной интонацией северного индийца.
– Вы о нем что-нибудь знаете? – спросил Шарбонно, игнорируя вопросы.
Халеви пожал плечами:
– Я практически не общаюсь с покупателями на отвлеченные темы. И потом, фотография слишком плохого качества. Лица человека почти не видно.
Он удобнее уселся на табуретке, немного расслабляясь. Теперь, когда выяснилось, что интересуются вовсе не им, что дело, с которым к нему пожаловали, касается конфискованной полицией видеокамеры, его поведение заметно изменилось.
– Он проживает где-то поблизости?
– Я ведь вам сказал, что не знаю.
– Посмотрите на фото повнимательнее и подумайте, не напоминает ли вам кого-то хотя бы отдаленно этот человек.
Халеви уставился на фотографию.
– Возможно, возможно. Впрочем, не уверен. Изображение слишком уж размазанное. С удовольствием помог бы вам, но... Одного человека он мне напоминает, хотя...
Шарбонно смотрел на него пристально, размышляя, очевидно, о том же, о чем и я: действительно ли Халеви желает оказать нам помощь или все же что-то скрывает?
– Кого он вам напоминает?
– Одного покупателя. Но я... я с ним не знаком.
– Чем занимается этот ваш покупатель? Хотя бы примерно вы знаете?
Халеви покачал головой.
– Этот парень приходит к вам в какое-то определенное время суток? С какой стороны? Что он у вас покупает? Во что одет? – Клодель начинал терять терпение.
– Я сказал вам, что не вожу дружбу с покупателями, ни о чем у них не спрашиваю, не обращаю внимания на их одежду. Я продаю продукты. А ночью ухожу домой. Лицо этого человека похоже на лица многих других людей. Они приходят ко мне и уходят.
– До которого часа работает ваш магазин?
– До двух.
– Он приходит к вам ночью?
– Возможно.
Шарбонно делал пометки в блокноте с кожаной обложкой. До настоящего момента он записывал не много.
– Вы работали здесь вчера во второй половине дня?
Халеви кивнул.
– Народу было много, наверное, все думали, что сегодня у меня выходной.
– Вы видели вчера этого парня?
Халеви еще раз рассмотрел фотографию, провел обеими руками по голове, отчаянно почесал затылок, с шумом вздохнул и беспомощно развел руками.
Шарбонно положил снимок в блокнот, захлопнул его, достал визитку и опустил ее на прилавок.
– Спасибо, что уделили нам время, мистер Халеви. Если что-нибудь вам все же удастся вспомнить, позвоните по этому номеру.
– Конечно, конечно, – пробормотал Халеви, и его лицо впервые с того момента, как он увидел жетон, просветлело. – Непременно позвоню.
– Конечно, конечно, – произнес Клодель, когда мы вышли на улицу. – Позвонит эта жаба, как же! Только после того, как мать Тереза поимеет Саддама Хусейна!
– Что ты хочешь от владельца депанера? – сказал Шарбонно. – У него вместо мозгов кетчуп.
Мы перешли дорогу, приближаясь к машине, и я обернулась. Чудаки сидели на прежних местах у двери. Создавалось впечатление, что они постоянно здесь находятся, как каменные собаки у буддистского храма.
– Дайте мне, пожалуйста, фотографию, – обратилась я к Шарбонно. – На одну минуту.
Он изумленно округлил глаза, но фото протянул. Клодель раскрыл дверцу машины, и на меня, как из плавильной печи, пахнуло нагревшимся воздухом. Облокотившись на нее, он приготовился наблюдать за мной.
Я подошла к старику, сидевшему справа. На нем были выцветшие шорты, безрукавка, носки и полуботинки. Белые костлявые ноги покрывала паутина варикозных вен. По плотно сжатым губам было видно, что зубов у него нет. Из уголка рта торчит сигарета. Он глазел на меня с нескрываемым любопытством.
– Bonjour, – сказала я.
– Привет, – ответил старик, чуть склоняясь вперед, чтобы отлепить пропотевшую спину от пересеченной трещиной виниловой спинки стула.
Не знаю, почему он ответил по-английски, – может, слышал нашу беседу с Халеви, а может, угадал по моему акценту, что французский для меня не родной язык.
– Жарко сегодня.
– Я видывал жару и посильнее.
Когда старик говорил, сигарета в его рту подпрыгивала вверх.
– Вы в этом районе живете?
Старик махнул сухопарой рукой в сторону Сен-Лорана.
– Могу я кое о чем у вас спросить?
Он закинул ногу на ногу и кивнул.
