"Ты просто сексуально озабоченна, Бреннан", – усмехнулся голос моего разума. Я откусила еще кусок бутерброда.
В моем воображении вдруг возник другой Пит. Ночи, проведенные в гневе. Нескончаемые споры. Ужины в одиночку. Холодные волны обиды, остужающие пыл страсти. Я хлебнула колы. Почему мысли о Пите посещали меня так часто?
"Если шанс на восстановление отношений у нас есть..." – прозвучало в моем мозгу. Нет уж, спасибо, воспротивилась я.
Попытка передохнуть и расслабиться не увенчалась успехом. Я взяла со стола распечатку, сделанную Люси, и еще раз просмотрела списки, стараясь не капнуть на них горчицей. Меня заинтересовали те строчки, которые Люси, по-видимому, посчитав лишними, зачеркнула карандашом. Из чистого любопытства я стерла ее пометки ластиком и прочла написанное под ними. В двух случаях речь шла о телах убитых, засунутых в бочку и залитых кислотой. Это касалось выяснения отношений торговцев наркотиками.
Третий пункт озадачил меня. Дело 1990 года, вскрытие трупа производил Жан Пелетье. Коронер не указан. В колонке "имя" значилось: обезьяна. Других данных, в том числе даты рождения, даты проведения аутопсии и причины смерти, не указывалось. Это дело было включено в список, который Люси получила, введя в качестве ключевых слова "расчленение после наступления смерти".
Съев круассан, я опять направилась в центральный архив и нашла папку с документами по этому делу. Она содержала всего лишь полицейский отчет, единственный лист с пометками патологоанатома и конверт с фотографиями. Я просмотрела все это и пошла искать Пелетье.
– Вас можно на минутку? – обратилась я к его спине.
Он выпрямился, отстраняясь от микроскопа. В одной руке очки, в другой – ручка.
– Входите, входите.
Если преимущество моего кабинета заключалось в виде из окна, у Пелетье был простор. Он пересек свое царство и указал мне на стулья у письменного стола. Перед ними стоял еще один маленький столик.
Засунув руку в карман лабораторного халата, Пелетье извлек пачку "Морье" и протянул ее мне. Я покачала головой. Это повторялось в сотый раз. Ему было прекрасно известно, что я не курю, но он всегда считал своим долгом предложить мне сигарету. Наверное, тоже любил свои привычки, как Клодель.
– Чем могу быть полезным?
– Меня заинтересовало одно дело. Вскрытием занимались в девяностом году вы.
Он закурил.
– Это было так давно, моя дорогая! Я, наверное, ничего уже не помню о том вскрытии. Иногда я забываю собственный адрес.
Лицо Пелетье приняло заговорщическое выражение. Чуть подавшись вперед, он прикрыл рот ладонью и прошептал:
– Я всегда записываю его на спичечных коробках. На всякий случай.
Мы оба рассмеялись.
– Доктор Пелетье, я уверена, что вы помните все, о чем хотите помнить.
Он с невинным видом пожал плечами и покачал головой.
– В любом случае я принесла с собой документы. – Я раскрыла папку. – Согласно полицейскому отчету труп был найден в спортивной сумке за автовокзалом "Вояжер". Какой-то прохожий приоткрыл сумку, надеясь по ее содержимому разыскать владельца.
– Какой честный!
– Ему не понравился запах, который тут же ударил в нос. По его словам... – Я разыскала соответствующий кусок в отчете, чтобы зачитать дословно. – "Из сумки повеяло духом сатаны, этот дух мгновенно обволок мою душу". Конец цитаты.
– Поэт. Мне понравилось, – произнес Пелетье. – Интересно, как бы этот парень высказался, если бы увидел мои шорты?
Я не обратила на его шутку внимания.
– Он отнес сумку диспетчеру, а тот вызвал полицию. В сумке обнаружено разрезанное на части и завернутое в скатерть человеческое тело.
– А, да. Помню, – сказал Пелетье, указывая на меня желтоватым пальцем. – Ужасно. Безумно. – Его лицо перекосилось. – Дело терминальной обезьяны.
– Значит, я правильно поняла то, что написано в вашем отчете?
Он вопросительно поднял брови.
– Это и вправду была обезьяна?
Пелетье мрачно кивнул:
– Капуцин.
– Почему же ею занималась лаборатория?
– Она была мертвой.
– Ага. – Комедия. – Но коронер-то тут при чем?
Наверное, он увидел что-то особенное в выражении моих глаз, потому что ответил вполне серьезно:
– Кто-то содрал с обезьяны шкуру и разрезал тело на части. Копы подумали, что это недоношенный человеческий плод или новорожденный ребенок, вот и прислали содержимое сумки к нам.
– Вы не обнаружили тогда ничего странного?
Я сама не понимала, что хочу услышать.
– Не-а. Обыкновенная разрезанная обезьяна.
Уголки его губ дрогнули.
Я знала, что задаю тупые вопросы.
– В том, каким образом обезьяну разрезали, вам ничего не показалось необычным?
– Нет. Обезьян всегда расчленяют одинаково.
Разговор постоянно сводился к шуткам.
– А кому принадлежал капуцин, удалось узнать?
– Да. В газете появилась заметка, и вскоре нам позвонил какой-то тип из университета. Биолог, зоолог или что-то в этом роде. Англофон. А, вот еще что!
Он прошел к столу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, достал стопку визиток, связанных резинкой, вытащил одну из них и протянул мне.
– Вот этот парень. Я видел его, когда он приходил для опознания погибшей.
Я прочла надпись на карточке: Паркер Т. Бейли, доктор философии, профессор биологических наук. Монреальский университет, провинция Квебек. Ниже были указаны номера телефонов, факсов, электронный и обычный адреса.
– И как же все это произошло?
– Этот джентльмен содержит обезьян в университете для проведения каких-то исследований. В один прекрасный день он, как обычно, явился на работу и обнаружил, что одной подопытной не хватает.
– Ее украли?
– Украли? Освободили? Или она сама сбежала? Кто же вам ответит? Может, обезьяна решила сходить в самоволку.
По-французски последнее слово прозвучало странно.
– Значит, этот человек прочел о найденном трупе обезьяны и позвонил?
– Так точно.
– И куда ее дели?
– Обезьяну?
Я кивнула.
– Мы отдали ее...
Он махнул рукой, указывая на визитку.
– Доктору Бейли, – подсказала я.
– Именно. Других родственников у нее не оказалось. По крайней мере в Квебеке.
