— Если вам неудобно есть при нас, — сказал Павлыш, — мы можем уйти.
— Нет уж, — сказал Ранмакан. — Я тут не хозяин.
Он решил пока не задавать вопросов. Вспышка собственного страха была ему неприятна и снижала его шансы обмануть тюремщиков, убежать, скрыться от них. Надо держать себя в руках, будь они хоть злые драконы. Ты жив, Ранмакан, а дальше посмотрим.
Кирочка Ткаченко вышла из комнаты. За ней вышел Бауэр.
— Поднимемся на мостик? — спросил Бауэр. — Там все сейчас.
— Нет, я могу понадобиться здесь.
— Как знаешь.
Павлыш уселся на кресло у пульта. Павлышу за последние дни пришлось пройти три сеанса гипноза, пока он разобрался в принципе действия этих приборов. Теперь все в порядке. Павлыш не смотрел в упор на первого человека планеты, но краем глаза видел его и отлично знал, что творится у того внутри: и как работает сердце, и насколько напряжены нервы. На минутку он отключил лингвиста и спросил по внутренней связи корону Вас, не стоит ли ввести успокаивающего. Тот ответил, что не надо: организм отлично справляется с нагрузкой.
Ранмакан подозрительно взглянул на Павлыша. Тот снова говорил на непонятном языке, таился, значит, замышлял что-то. Ранмакан по натуре был недоверчив. Недоверчивость — одно из основных качеств бедного человека в большом городе. Ранмакан мало кому верил. Не верили и ему.
Ранмакан допил бульон; он не знал, что бульон был специально обработан, чтобы быть вкусным и питательным для жителя Синей планеты, он об этом не задумывался. Ранмакан взял последний сухарь и, хрупая им, присматривался к Павлышу.
Павлыш убрал посуду. Наступило неловкое молчание. Ранмакан ждал, что скажет доктор. Доктор, глядя на Ранмакана, думал, как это сделать лучше, легче, безболезненней. Перед ним сидел, опершись на подушку, человек с очень бледным, голубоватым лицом и с иссиця черными прямыми волосами. Натянутая на лице кожа оттягивала книзу углы его черных глаз, и оттого выражение лица человека было скорбным. Туго сомкнутые губы также были опущены уголками книзу. Щеки и подбородок были гладкими. «Волосы на лице не растут», — подумал Павлыш.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Ранмакан из Манве, — сказал тот.
В комнату вошла Кирочка Ткаченко. Павлыш уступил ей кресло, а сам отошел на шаг назад, не спуская глаз с пациента и пульта сразу.
— Манве — это город, в котором вы живете?
— Да, это город. Чего спрашивать? Вы и без меня знаете.
— Нет еще, — сказал доктор, и по всему видно — сказал правду. — Сколько вам лет?
— Тридцать, — сказал Ранмакан.
«Значит, тридцать четыре по нашему счету, — подумала Кирочка. — У них год длиннее».
— У вас есть семья, родственники?
— Никого у меня нет, — сказал Ранмакан. Допрос ему не нравился. — Возьмите мои документы и посмотрите.
— Документов ваших у нас нет.
— А зачем вам все про меня знать?
Ранмакан думал, что на такой невежливый, даже наглый вопрос последует вспышка гнева тюремщика. Но тот сделал вид, что не обратил внимания на вызывающее поведение пленника.
— Мы очень мало знаем о вас, — сказал Павлыш. — И нам, очевидно, в будущем придется работать вместе. Вот И хочется познакомиться.
— Так не знакомятся, — сказал Ранмакан. — Вы все у меня хотите узнать, а про себя — ни слова.
— В свое время сами расскажем. Хорошо, что у вас нет семьи.
— Почему?
— Потому что она погибла бы.
— Как так?
— Погибла бы в той войне, жертвой которой стали и вы.
— Ну, меня не сильно повредило. А что, большие жертвы?
— Да, большие.
— А вы — санитарный отряд, благотворители?
— В какой-то мере мы — санитарный отряд.
— Тогда развяжите меня и отпустите. Я уже здоров. Может, чужую койку занимаю.
— Вы не связаны. Скоро вам принесут одежду, и тогда сможете встать с постели. Но вряд ли вам удастся сейчас уйти отсюда.
— Ага, так я и знал. Я у вас в плену.
— Нет, Ранмакан из Манве, — сказал доктор. — Проблема куда сложнее. Вы в плену у себя. У своего города, у своего мира.
Ранмакан посмотрел на женщину с желтыми волосами. Та сидела не шевелясь и перебирала пальцами (как у них много пальцев!) край белой одежды. Волнуется. Ранмакан чувствовал приближение чего-то страшного, не направленного против него лично, но тем не менее очень страшного; он хотел бы оттянуть это страшное, которое таилось в ответах на его же вопросы, а тогда надо было бы замолчать и ничего не спрашивать, но Ранмакан не мог остановиться.
— Что случилось с городом? — спросил он.
Он не хотел, чтобы ему отвечали, потому что уже знал ответ.
— Ваш город погиб, — сказал доктор.
Ранмакан почувствовал, что за ним следят тысячи глаз, что он, маленький, одинокий, голый и беззащитный, как насекомое, приколотое к листу бумаги, виден всем и подвластен всем бедам. Частично он был прав: на него сейчас смотрели собравшиеся на мостике Загребин, Снежина, Христо, Антипин, и сидящие в лаборатории корона Вас и корона Аро, и десятки приборов, регистрирующие каждый звук, произнесенный первым человеком, каждое движение его век.
— Так, — сказал Ранмакан и веря и не веря доктору. — Город погиб. А люди?
— Люди погибли тоже.
— И что же, я один живой остался?
— Да, вы один.
— Как же?
— Вы разрешите, я отвечу на этот вопрос позже? — спросил доктор. — Это довольно сложно.
— Нет, — сказал с неожиданной яростью Ранмакан. — Вы мне ответите сейчас. Сейчас же!
— Не волнуйтесь. Мы обязательно ответим.
— И сейчас же!
— Хорошо. Но правда, как вы наверное знаете, часто бывает нелегкой.
— Все лучше, чем вранье. Мы проиграли войну?
— Никто войну не выиграл.
— Мир?
— Обе стороны проиграли войну, — сказал доктор. — Никто не выиграл. Все погибли.
— А вы?
— Нас тогда не было на вашей планете.
— Так… А где же были? По небу летали?
— Примерно так. Мы летали по небу. Вернее, мы жили у себя дома, на других планетах.
— Вы что же, не с Муны?
— Если Муна — название вашей планеты, то тогда мы не с Муны. Мы даже не из вашей звездной системы.
