Корона Вас отключил экран.
… Через два часа капитан, смущенно улыбаясь, лежал в госпитале на той самой койке, которую так недавно занимал его убийца, и принимал импровизированный парад экипажа. У изголовья его стоял корона Вас и похлопывал от удовольствия губами широкого рта. Он радовался не только тому, что капитан жив, здоров и ничем не отличается от прежнего Загребина, но и тому, что пришедшая одной из первых тетя Миля пожала короне руку и сказала.
— Спасибо вам, доктор. Без вас мы бы осиротели. Малыш, когда подошла его очередь, приблизился к Вас и спросил у него шепотом, придерживая оттопырившийся карман.
— Курить мастеру можно?
— Конечно, — сказал Вас. — Если Павлыш разрешит. Он же здесь хозяин.
Павлыш благодушно кивнул головой. Малыш вытащил из кармана любимую пепельницу мастера и пачку сигарет.
— Вам можно, — поставил он пепельницу на тумбочку у кровати.
Загребин посмотрел на сигареты, будто вспоминая, зачем они могли ему понадобиться. Потом вспомнил и ответил:
— Спасибо, как-то не хочется.
Малыш даже вздрогнул. Такого с капитаном «Сегежи» просто быть не могло. Малыш подозрительно посмотрел на обоих биологов. Во взгляде его было ясно написано: «Что вы сделали с мастером?»
— Когда восстанавливали легкие, очистили их от никотина, — объяснил корона Вас. — Возможно, поэтому.
Но Малыш продолжал смотреть на Вас в упор, и тогда тот, догадавшись, сказал:
— Нет, больше никаких расхождений со старым Загребиным не будет. Не должно быть.
— Может, все-таки закурить? — спросил Загребин. — Нет, не хочется.
Корона Вас был прав. Во всем остальном капитан остался таким же, как прежде. Только бросил курить. И Снежине, которая вечно забывала сигареты, не у кого было их просить на мостике в вахту Загребина.
Павлыш потом как-то говорил Снежине, что он не заметил, чтобы Вас специально очищал легкие капитана от никотина. Тем более, если учесть, что курение — наркотическая привычка и закрепляется она в мозгу, а не в легких. Просто-напросто корона Вас не выносит табачного дыма, уверял Павлыш, и при этом он очень деликатное создание и никогда вслух своих мнений не высказывает. Вот и отключил потихоньку клетки, ведающие у капитана страстью к курению.
2
На поиски Ранмакана Еж вышел на следующее утро. Кудараускас уговаривал Бауэра взять с собой оружие, но тот отказался. Кудараускас даже поспорил с ним.
— Ты пойми, — говорил он. — Пойми меня правильно. В крайнем, самом крайнем случае ты убьешь его — мы его оживим снова. А так ты рискуешь и своей жизнью, и жизнью Малыша, который едет с тобой.
— Антипин соорудит силовое поле на вездеходе. Это первое. А второе — тебе приходилось умирать? Хоть полраза, хоть четверть раза? Ты думаешь, это просто, умер, и все? А впрочем, не веришь мне, поговори с Загребиным. Он тебе скажет: убей и оживи. Так и скажет. И еще чего-нибудь скажет.
Кадараускас представил лицо капитана и ответил:
— Я не спорю. Если силовое поле будет, пожалуйста.
Отъезд Ежа задерживался. Антипин с роботами мастерил установку. Бауэр углубился в карты, чтобы выяснить возможный маршрут Ранмакана. Решили сначала осмотреть порт и склады — родные места Ранмакана. Если там его не найдут, придется перенести поиски на холмы.
— Меня что волнует… — сказал Малыш Бауэру, когда они спускались к машине. — Ведь он же должен есть и пить. Никаких запасов такого рода в скафандре нет. Значит, он, чтобы съесть что-нибудь, снимет шлем и получит смертельную дозу.
— Надеюсь, он не найдет ничего съестного на этой чертовой планете, — ответил Бауэр.
Ему совсем не хотелось ехать на поиски убийцы, но он сам вызвался в них участвовать, потому что считал себя (как, впрочем, и большинство членов экипажа) виноватым в случившемся. Бауэру намного интереснее было бы присутствовать при оживлении «отшельника». Но он надеялся, что Ранмакан спрятался где-нибудь в порту и тогда они с Малышом успеют вовремя вернуться.
Больше всего надежд возлагалось на пластилитовый детектор. Он мог за несколько сот метров обнаружить следы вещества, из которого был сделан скафандр. Детектор был специально изготовлен для тех случаев, когда с человеком на чужой планете почему-то нарушалась связь и требовалось его найти. А связь с Ранмаканом пропала сразу после его бегства. Он не отвечал на вызовы корабля.
Баков стоял у экрана, смотрел, как растворяется в струях дождя «горбатая» машина, и, когда она скрылась за домами, сказал:
— Осторожнее. Может, включите поле сейчас же? Он ведь может подстерегать.
— Мы его раньше учуем, — ответил Бауэр. — Работает детектор.
Баков включил второй экран. В лаборатории проходило оживление. Баков подумал, что это чудо становится уже будничным делом.
— Как у вас дела? — спросил он лабораторию.
— Потребуется больше времени, чем обычно, — сказал корона Вас. — Перед нами глыба льда.
Тогда Баков вызвал госпиталь и спросил тихо у тети Мили, как себя чувствует Загребин. Тот услышал вопрос и ответил сам:
— Даю врачам еще час — самое большее, пусть тогда выпускают, а то сам сбегу. И, в чем есть, примчусь к вам на мостик.
Баков сдержанно улыбнулся и пригладил усы. В том, что капитан так хорошо себя чувствует, он признавал и свою скромную заслугу. Во время вынужденного отсутствия главы корабля все хозяйство работало нормально. Так что он обеспечил капитану отдых. И он сказал:
— Отдыхайте, Геннадий Сергеевич: Бауэр и Цыганков выехали на поиски Ранмакана. В лаборатории успешно идет оживление привезенного Павлышом человека.
— Пора подумать, Алексей Иванович, о том, чтобы построить купол под частью города. Будем переносить работу наружу. Нас, оживленных, с каждым днем будет все больше.
— Ну, вы не в счет, — сказал Баков. — Насчет купола я скажу Антипину. Он у нас главный конструктор. Энергии много понадобится.
— Хорошо, я отключаюсь, — сказал Загребин, — и сейчас начну уговаривать Эмилию Кареновну, чтобы она помогла мне добраться до моей каюты. А вы об этом никому ни слова. Ясно? Это приказ. Наябедничаете докторам — заставлю стоять вахту вне очереди.
— Слушаюсь. — Баков улыбнулся.
Последние слова капитана явно были шуткой. Капитан выздоравливал от смерти.
3
Когда «отшельник» открыл глаза, Павлыш сидел у его кровати и силился одолеть первую страницу романа, найденного в хижине на острове. Из этого следует, что Павлыш делал уже некоторые успехи в освоении языка, которым пользовался «отшельник» (тот же язык был и в городе Манве). Последние полчаса Павлыш провел в секторе Мозга, впитывая под гипнозом сложнейшие окончания двадцати трех падежей.
