— Сейчас вы скажете, что я ваш ангел милосердия, спустившийся с небес…
Его губы раздвинулись в медленной, обжигающей улыбке:
— Точно.
Она швырнула в него полотенцем, оставив на его рубашке мокрое пятно.
— Я ни на секунду вам не верю!
— Для ангела милосердия, — проворчал он, — вы слишком вспыльчивы.
Она издала стон.
— Сейчас же приложите примочку.
Что он туг же и проделал. Кто он такой, чтобы ослушаться Элизабет, когда она в таком настроении?
С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Элизабет распорядилась:
— Снимите!
Он убрал руку с глаза.
— Примочку?
Она кивнула.
— Я не ослышался? Вы же только что приказали ее приложить.
— А теперь меня интересует состояние вашего глаза.
Джеймс ничего не имел против. Он подался вперед, задрав подбородок и приподняв лицо, чтобы ей было удобнее изучать его глаз.
— Так, — сказала она. — Не такой уж фиолетовый, как можно было ожидать.
— Я же говорил вам, что ничего серьезного.
Она нахмурилась:
— Да, но я же сбила вас с ног.
Джеймс еще больше вытянул шею, молча призывая ее придвинуть губы на расстояние поцелуя.
— Может, посмотрите ближе?
Элизабет не клюнула.
— Разве на близком расстоянии цвет виднее? Вряд ли. Не знаю, что у вас на уме, но поищите другую простушку для своих уловок.
Тот факт, что она слишком невинна, чтобы сообразить, что он пытался сорвать поцелуй, позабавил и в то же время восхитил Джеймса. Впрочем, после минутного размышления он ужаснулся не в меньшей степени. Если она настолько невежественна относительно его мотивов, что, черт побери, она станет делать, столкнувшись с распутниками, чьи цели куда менее благородны, чем его?
В том, что она с ними столкнется, он не сомневался. Несмотря на репутацию повесы, Джеймс пытался жить, следуя определенному кодексу чести, чего нельзя было сказать о многих представителях высшего света. А Элизабет с ее волосами, подобными лунному свету, не говоря уже о глазах, губах и…
Дьявол, он может бесконечно перечислять ее достоинства. Беда в том, что у нее нет могущественной семьи, которая могла бы защитить ее честь, чем непременно воспользуются так называемые джентльмены. Чем больше Джеймс размышлял на эту тему, тем больше убеждался, что у Элизабет нет никаких шансов благополучно добраться до алтаря, сохранив свою чистоту — и душу — нетронутой.
— Завтра мы снова займемся боксом! — выпалил он.
— Но вы же сказали…
— Да, сказал, — огрызнулся он, — но потом я начал думать…
— Надеюсь, этот урок не показался вам слишком утомительным? — проворковала она.
— Элизабет, вы должны уметь защищаться. Мужчины — жуткие скоты. Мерзавцы. Идиоты, все до единого.
— Включая вас?
— А я в особенности! Вы имеете хоть малейшее представление, что я пытался сделать только что, когда вы осматривали мой глаз?
Она покачала головой.
Глаза Джеймса загорелись от гнева и затаенного желания.
— Будь в моем распоряжении еще хоть одна секунда, одна благословенная секунда, я бы обнял вас, и не успели бы вы сосчитать до двух, как оказались бы у меня на коленях.
Элизабет не проронила ни слова, что по какой-то нелепой причине, которой он сам не понимал, привело его в ярость.
— Вы понимаете, что вам говорят? — требовательно спросил он.
— Да, — уронила она прохладным тоном. — И считаю этот урок весьма поучительным. Я слишком доверчива.
— Вы чертовски правы на сей счет, — буркнул он.
— Вообще-то это ставит нас перед интересной дилеммой относительно завтрашних занятий. — Она скрестила руки и устремила на него оценивающий взгляд. — Вы говорили, что я должна изучить… э-э… некоторые любовные аспекты ухаживания.
У Джеймса возникло предчувствие, будто ему не понравится, что за этим последует.
— Вы говорили, я должна научиться целоваться… — тут она бросила на него взгляд, в котором выражалось крайнее сомнение, — и что будете учить меня сами.
Джеймсу не пришло в голову ни единого довода, который мог бы представить его в выгодном свете, поэтому он предпочел держать рот закрытым я попытался сохранить достоинство, сердито уставившись на нее.
— А теперь вы утверждаете, — продолжила Элизабет, — что я не должна никому доверять. Почему в таком случае я должна доверять вам?
— Потому что я действую сугубо в ваших интересах.
— Ха!
Это был явный отпор, лаконичный, но весьма эффектный и прямо в точку.
— Почему вы решили мне помочь? — прошептала она, — Зачем предложили свои услуги? Весьма необычные, надо сказать. Вы это наверняка понимаете.
— А почему вы согласились? — парировал Джеймс.
Элизабет молчала, не в состоянии ответить на этот вопрос. Пусть ее считают законченной лгуньей, но она не могла сказать ему правду. Можно себе представить, как он позабавится, если узнает, что она хотела провести одну-единственную неделю — или, если повезет, целых две — в его обществе. Хотела слышать его голос, вдыхать его запах и чувствовать, как перехватывает дыхание при его приближении. Она хотела любить и воображала, что это будет продолжаться вечно.
Нет, правды он от нее не дождется.
— Не важно, почему я согласилась, — ответила она наконец.
Он поднялся.
— Разве?
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Элизабет отступила на шаг. Было намного проще изображать браваду, пока он сидел. Но, выпрямившись во весь рост, Джеймс представлял собой самый впечатляющий образчик мужчины, какой ей приходилось видеть, и все ее недавние рассуждения о том, что она чувствует себя свободно и легко в его присутствии, показались вдруг глупыми и преждевременными.
Теперь все было иначе. Он был рядом. Совсем близко. И желал ее.
Ощущение легкости исчезло — то самое, которое позволяло чувствовать себя непринужденно в его обществе, говорить все, что вздумается, без каких-либо опасений или смущения. На смену ему пришло неведомое чувство, невероятно возбуждающее, лишившее ее дыхания, захватившее в плен разум и душу.
Джеймс не отрывал он нее взгляда, его глубокие карие глаза затуманись и потемнели. Он шагнул вперед, сократив расстояние между ними. Элизабет была не в силах ни моргнуть, ни даже перевести дыхание, когда он притянул ее к себе. Воздух раскалился, затем наэлектризовался, но в последнюю секунду Джеймс остановился.
