— Нет. На самом деле очень даже хорошо. В этом-то и проблема. Книга очень плохая, но почему-то никто этого не понимает. Они все смотрят на него, будто он Эдмунд Кин, играющий Гамлета. Я больше не могла притворяться.
— Как вы вообще смогли выдержать так долго?
— А князь, — добавила она, покачав головой в недоумении, — он слушает, словно зачарованный. Просто не верится. Никогда бы не подумала, что ему нравится такая литература.
«Князь…» — подумал Гарри с облегчением. Ему больше не придется иметь дело с этим негодяем. Не надо будет следить за ним, разговаривать… Жизнь вернется в прежнее русло, и это будет прекрасно.
Только вот…
Оливия…
Он смотрел, как она на цыпочках подошла к двери и заглянула в гостиную. Ее движения были немного заторможенными, и на мгновение ему показалось, что она может споткнуться. Нет, она не была неуклюжей. Но она двигалась как-то по-особенному, и он понял, что мог бы наблюдать за ней часами. Просто сидеть и смотреть, как ее руки выполняют обычные земные дела, и восхищаться игрой эмоций на ее лице — каждым движением бровей, губ и глаз.
Она была так очаровательна, что у него защемило сердце.
Про себя он отметил, что не будет прибегать к сравнениям, заимствованным из поэзии.
— О! — вдруг воскликнула она и заглянула чуть дальше.
— Для человека, которому все это не интересно, вы слишком любопытны, — пробормотал он ей на ухо.
Она оттолкнула его и шепотом велела ему помолчать.
— Что происходит? — спросил он.
На ее лице появилось выражение восторга.
— Ваш кузен разыгрывает сцену смерти. А ваш брат тоже забрался на стол.
— Эдвард? — засомневался Гарри.
Она кивнула и опять заглянула в комнату.
— Я не могу понять, кто кого убивает… О! Эдвард мертв.
Быстро же это произошло.
— Погодите… — Она вытянула шею. — Нет, он не мертв. Извините. — Она обернулась и улыбнулась ему.
У него окончательно зашлось сердце.
— Он довольно хорошо все изобразил, — пробормотала она. — Думаю, он подражает вашему кузену.
Ему захотелось ее поцеловать.
— Он схватился за сердце, — она схватилась за свое, — застонал, а потом содрогнулся в последний раз и все кончилось.
Он должен поцеловать ее. Немедленно.
— А что там за комната? — спросил он, указав на какую-то дверь.
— Кабинет моего отца. А что?
— А за этой дверью?
— Музыкальная комната. Мы никогда ею не пользуемся.
— Он схватил ее за руку.
Сейчас они ею воспользуются.
Глава 18
Не успела Оливия опомниться, как она оказалась в небольшой музыкальной комнате Радленд-Хауса, и дверь за ней закрылась. После этого ей удалось произнести лишь первое слово в фразе «Что вы делаете?», как стало совершенно ясно, что именно он делает.
Он прислонил ее к стене, запустил руки в ее волосы и стал целовать. Страстно, исступленно.
— Гарри! — только успевала она восклицать между поцелуями.
— Я ничего не могу с собой поделать, — сказал он наконец у самых ее губ, и голос у него был счастливый.
Она тоже была счастлива. И даже более чем.
— Ты там стояла, — сказал он, просунув руку ей за спину. — Ты стояла, а я думал только о том, что должен тебя поцеловать. Вот и все.
«Забудь о цветистых выражениях влюбленного в мисс Баттеруорт барона». Таких романтичных слов она в жизни своей не слышала.
— Как прекрасно, что ты существуешь на свете. — Его голос прозвучал глухо от сдерживаемого желания. — Ты мне так нужна.
Нет, пожалуй, вот эти слова были самыми романтичными.
А потом он прошептал ей что-то на ухо. Что-то насчет ее губ и рук, жара ее тела, и ей пришлось задаться вопросом — не эти ли слова были самыми романтичными из всех.
Мужчины и прежде ее желали. Некоторые даже утверждали, что любят ее. Но сейчас… сейчас все было по-другому. В его теле, в его дыхании, в пульсе сердца была страсть. Он хотел ее. Она была ему нужна. Этого нельзя было ни выразить словами, ни объяснить. Но она это чувствовала где-то глубоко в себе.
Это чувство сделало ее слабой и одновременно сильной, потому что то, что происходило в нем, передалось ей. Ей было нужно, чтобы он был совсем близко. Она обняла его руками за шею и прижала к себе.
— Гарри, — прошептала она. Это мгновение, этот поцелуй — именно их она ждала.
И хотела.
А еще много, много чего другого.
Его руки скользнули вниз по ее спине, и, оторвав ее от стены, он стал кружить ее, пока оба они не упали на диван. Он оказался сверху — теплое, тяжелое его тело припечатало ее к подушкам. Ощущение должно было быть странным, даже пугающим. Вместо этого она воспринимала его как единственно естественное — она лежит на спине, а на ней лежит мужчина — горячий, мощный, принадлежащий ей одной.
— Оливия, — шепнул он и провел горячими губами по ее шее. Она выгнула спину и вздрогнула, когда его рот коснулся тонкой, чувствительной кожи над ключицей. А его губы уже двигались ниже и ниже к отделанному кружевом вырезу платья. В то же время его руки скользили вверх, пока не обхватили ее грудь.
Она вздрогнула в шоке. Застонав, она прошептала его имя, а потом что-то еще — неразборчивое и абсолютно лишенное всякого смысла.
— Ты такая… хорошая, — простонал он, закрыв глаза, при этом его тело сотрясалось от желания. — Такая хорошая…
И она вдруг усмехнулась. Прямо посреди этой сцены соблазнения. Ей понравилось, что он не назвал ее ни прекрасной, ни прелестной, ни ослепительной. Он настолько обезумел от страсти, что «хорошая», очевидно, оказалось самым сложным словом, которое ему пришло на ум.
— Я хочу к тебе прикасаться, — прошептал он у ее щеки. — Хочу почувствовать тебя… своей кожей.
Он начал стягивать с нее платье — сначала осторожно, а потом нетерпеливо, — пока оно не опустилось по плечам, а потом ниже, пока не обнажилась грудь.
Она не чувствовала себя распутной. Или порочной. Она почувствовала себя самой собой.
Его прерывистое дыхание было единственным звуком, хотя казалось, что воздух вокруг них трещит от разлетающихся искр, и она уже не слышала его дыхания, а ощущала его на своей коже.
А потом он начал ее целовать. От шока она чуть было не закричала — такое удовольствие доставляли ей его горячие поцелуи. Теперь она почувствовала себя порочной, вконец испорченной. Его голова была около ее груди, и все, что ей, видимо, надо было делать, — это запустить пальцы ему в волосы. При этом она не была уверена, хочет ли оттолкнуть его или привязать к себе навсегда.
