Леди Радленд поблагодарила князя за приглашение, а потом, повернувшись к Гарри, сказала:
— По-моему, мистеру Грею надо лечь.
Гарри со всеми попрощался и помог Себастьяну идти. Когда они были уже у двери, Оливия, которая шла рядом, попросила:
— Сэр Гарри, вы дадите мне знать, как он себя будет чувствовать?
Легкая улыбка промелькнула на губах Гарри.
— Будьте у своего окна в шесть часов вечера.
Ему следовало сразу уйти. Вокруг было слишком много народу, а Себастьяну требовалась помощь, но Гарри не мог удержаться и уже в холле бросил на Оливию последний взгляд. В этот момент он наконец понял, что имеют в виду люди, когда говорят, что «глаза светятся».
Когда он велел ей быть у окна в шесть часов, она улыбнулась. А когда он заглянул в ее глаза, впечатление было такое, будто весь мир озарился мягким, теплым светом счастья. И он исходил от нее, от этой женщины, которая стояла рядом с ним на ступенях своего дома.
В этот момент он понял — это случилось. Прямо здесь. В Лондоне.
Гарри Валентайн влюбился.
Глава 19
В тот вечер, ровно в шесть, Оливия открыла окно и, облокотившись на подоконник, выглянула наружу.
Напротив нее в своем окне в точно такой же позе был Гарри. Его взгляд был устремлен на ее окно. Он выглядел замечательно, улыбаясь своей немного мальчишеской и вместе с тем хитрой улыбкой. Он ей нравился именно таким — счастливым и умиротворенным. Волосы были причесаны немного небрежно, и она поймала себя на том, что ей хочется запустить в них пальцы и растрепать еще больше…
Господи, да она, наверное, влюбилась.
Это должно было стать для нее открытием, даже шоком. А она, напротив, чувствовала себя просто великолепно.
Любовь. Любовь. Любовь…
Она пробовала это слово на вкус, произнося его на разные лады. Во всех случаях оно звучало восхитительно.
— Добрый вечер, — сказала она, чувствуя, что глупо улыбается.
— Добрый вечер.
— Вы давно ждете?
— Нет, минуты две. Вы очень точны.
— Я не люблю заставлять людей ждать. — Она высунулась из окна и, набравшись смелости, облизнула губы. — Если только они не заслуживают наказания.
Это заявление его заинтриговало. Он еще немного высунулся, и казалось, что он сейчас что-то скажет. Но на него что-то нашло, и он рассмеялся.
И она тоже.
Они смеялись так, что у обоих выступили слезы на глазах.
— О Боже, — вздохнула Оливия. — Как вы считаете, может быть… когда-нибудь… мы должны встретиться по-настоящему?
— По-настоящему?
— Например, в танце.
— Мы уже с вами танцевали.
— Всего один раз, и я вам не понравилась.
— Я вам тоже не понравился.
— Я вам не понравилась больше.
Подумав, он кивнул:
— Это правда.
— Я была ужасна, не так ли?
— Пожалуй, — признал он довольно быстро.
— Вы не должны со мной соглашаться, — упрекнула она.
Он усмехнулся:
— Это хорошо, что вы можете вести себя ужасно, когда это необходимо. Это весьма полезное умение.
Она подперла лицо кулаком.
— Забавно, но мои братья никогда так не думают.
— Братья — они такие.
— Вы такой же?
— Я? Никогда. Я, наоборот, это поощрял. Чем ужаснее вела себя моя сестра, тем больше у меня было возможности наблюдать, как она по глупости напрашивается на все большие неприятности.
— А вы, оказывается, коварный.
В ответ он лишь пожал плечами.
— Все же мне интересно, — сказала она, не желая менять тему, — каким образом быть ужасной может быть полезно?
— Очень хороший вопрос, — сказал он серьезно.
— У вас нет на него ответа, не так ли?
— Нет, — признался он.
— Я могла бы быть актрисой.
— И потеряли бы уважение общества?
— Тогда шпионкой.
— Еще хуже, — твердо заявил он.
— Вы считаете, что я не могла бы быть шпионкой? — Она поняла, что совершенно бессовестно флиртует, но какое она от этого получала удовольствие! — Я уверена, что Англии пригодился бы человек такой, как я. Я бы в момент сделала так, что война закончилась бы.
— В этом я не сомневаюсь, — сказал он, и странным образом ей показалось, что он говорит серьезно!
Все же что-то заставило ее отступить. Она ведет себя слишком игриво, а тема войны вовсе не шуточная.
— Мне не следовало шутить на эту тему.
— Ничего страшного. Иногда приходится.
Интересно, что он видел, что делал, подумала она. Он был в армии много лет. А служба в армии — это не только парады и девицы, падающие в обморок при виде офицерского мундира. Он, наверное, воевал. Участвовал в походах. Сражался с оружием в руках.
Такое было невозможно себе представить. Он прекрасно ездил верхом, а вчера она узнала, какой он сильный. Но все же он казался ей больше интеллектуалом, чем атлетом. Возможно, из-за того, что она в течение многих дней видела его за письменным столом, склонившегося над бумагами.
— Чем вы там занимаетесь? — спросила она.
— Что?
— В кабинете? Вы проводите много времени за письменным столом.
Немного поколебавшись, он сказал:
— Главным образом я занят переводами.
— Переводами? — удивилась она.
В первый раз за вечер ей показалось, что он почувствовал себя неловко.
— Я рассказывал вам, что говорю по-французски?
— Я не предполагала, что так хорошо.
— Я же провел на континенте много лет.
Переводы. Боже мой, он еще более умен, чем она думала. Она надеялась, что они будут на равных. Ей нравилось думать, что она гораздо умнее, чем считают многие. Это потому, что она не притворялась, что ее интересует любая тема, и не старалась заниматься тем, к чему у нее не было интереса.
По ее мнению, так вел бы себя любой разумный человек.
— А перевод отличается?
Он, видимо, не понял.
— Я имею в виду — по сравнению с устной речью? Я толком не владею ни одним языком, кроме английского, так что мне трудно судить.
— Отличается, и очень. Только я не могу объяснить. Устная речь — это нечто… подсознательное, а перевод — это почти математика.
— Математика?
