Используя кровать как опору и напрягая все мышцы, она медленно встала. Отдышавшись, спиной подошла к столу и согнула колени так, чтобы схватить чайник руками.
«Пожалуйста, пусть никого не будет за дверью. Пожалуйста, пусть никого не будет за дверью».
Она не может просто сбросить чайник на пол. Это надо сделать с силой, чтобы он разбился. Она оглядела комнату, надеясь найти какую-либо подсказку.
Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…
Она крутилась все быстрее и быстрее, а потом…
С силой толкнула стол.
Чайник с грохотом ударился о стену, а Оливия, испугавшись, что кто-то ворвется в комнату, мелкими прыжками добралась до кровати и легла на спину, хотя не представляла себе, как она сможет объяснить, каким образом чайник разбился о стену.
Но никто не вошел.
Она задержала дыхание. Потом начала подниматься. Ее ноги уже коснулись пола, и тогда…
Она услышала шаги. Они быстро двигались в ее сторону.
О Господи.
Она услышала голоса. Сердитые. Говорили по-русски.
Они не причинят ей вреда, не так ли? Она представляет для них большую ценность. Ее продадут князю Алексею и…
А что, если князь Алексей от нее отказался? Он больше за ней не ухаживал. И он знает, что она влюблена в Гарри. Что, если его это подстегнет? Или он вдруг решит отомстить?
Она отползла в угол кровати. Как здорово было бы, если бы она была храброй и встретила бы то, что ей грозит, с улыбкой на губах. Но она не Мария-Антуанетта, которая оделась во все белое перед тем, как ее должны были обезглавить, и с царственным видом попросила прощения у палача, которому случайно наступила на ногу, всходя на эшафот.
Нет, она Оливия Бевелсток, и она не хочет с достоинством принять свою смерть. Не хочет быть здесь и чувствовать, как ужас сжимает ей сердце.
Кто-то начал колотить в дверь — сильно, ритмично и с явным остервенением.
Оливия почувствовала, как ее пробила дрожь. Она сжалась в комок — насколько это было возможно — и спрятала голову между колен.
«Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста», — стучало у нее в голове. Она стала думать о Гарри, о своей семье, о…
Деревянная дверь начала разлетаться в щепки.
Только бы не потерять над собой контроль, молилась Оливия.
И тут дверь с грохотом упала прямо в комнату.
Она попыталась закричать, но тряпка, закрывавшая ей рот, мешала, а сухой воздух обжег ей гортань.
А потом кто-то произнес ее имя.
Из-за стоявшей столбом пыли и темноты она увидела лишь приближающуюся к ней фигуру мужчины.
— Леди Оливия. — Голос был низким и грубым и с акцентом. — Вы пострадали?
Это был Владимир, телохранитель князя Алексея и его обычно молчаливый слуга. Ей вдруг вспомнилось, как он дернул и повернул больную руку Себастьяна Грея. Если он сделал это… О Боже, ее он может просто разорвать пополам…
— Разрешите помочь вам, — сказал он.
Разве он говорит по-английски? С каких это пор?
— Леди Оливия? — повторил он. Он достал нож, и она сжалась. Но он просто разрезал завязанную у нее на затылке тряпку.
Она закашлялась и почти не слышала, как он крикнул что-то по-русски.
Кто-то ему ответил, тоже по-русски, и она услышала шаги… которые приближались… бегом и…
Гарри?
— Оливия!
Владимир что-то ему сказал — по-русски, — и Гарри коротко ответил. Тоже по-русски. Она в шоке смотрела на них обоих. Что происходит?
Почему Владимир говорит по-английски? Почему Гарри говорит по-русски?
— Оливия, слава Богу! — Гарри обхватил ладонями ее лицо. — Ты ведь не пострадала, скажи? Прошу тебя, расскажи, что произошло?
Но она не могла пошевелиться. Даже думать не могла.
Когда она услышала, что он говорит по-русски, ей показалось, что это совершенно другой человек. У него голос стал другим, и лицо — тоже другим, а рот и все мускулы двигались совсем по-другому.
Она отпрянула от него. Да знает ли она его? Знает ли, что он за человек? Он рассказывал ей, что его отец был алкоголиком и что его воспитала бабушка. Что-нибудь из этого было правдой?
Что она наделала? Боже милосердный, она отдалась человеку, которого не знала, которому не могла доверять.
Владимир передал что-то Гарри, который кивнул и сказал что-то по-русски.
Оливии захотелось отодвинуться от Гарри еще дальше, но за спиной уже была стена. Она тяжело дышала. Ее загнали в угол. Зачем она здесь? Она не хочет быть с этим человеком, который вовсе не Гарри…
— Сиди спокойно, — сказал он и поднял нож. Оливия увидела, как сверкнуло лезвие, и закричала.
Не приведи Господь услышать такой крик еще раз, подумал Гарри.
— Я не собираюсь сделать тебе больно, — сказал Гарри, стараясь говорить как можно спокойнее. Его движения, когда он разрезал веревки, были уверенными, но внутри у него все дрожало.
Он знал, что любит ее, что она нужна ему, что без нее он вряд ли может быть счастливым. Но до этого момента он не понимал всю глубину своего чувства, не понимал, что без нее он — ничто.
А она закричала. Она боится… его.
От этой мысли он чуть было не задохнулся.
Сначала он освободил ее щиколотки, потом — запястья, но когда он протянул руки, чтобы успокоить ее, у нее вырвался из груди почти нечеловеческий вопль, и она спрыгнула с кровати. Все произошло так быстро, что он не успел подхватить ее. А у нее подкосились колени, и она рухнула на пол.
Господи, как она его боится. Его. Что они ей наговорили? Что они с ней сделали?
— Оливия, — начал он осторожно. И медленно протянул к ней руку.
— Не прикасайтесь ко мне. — Она попыталась отползти, волоча за собой онемевшие ноги.
— Оливия, позволь мне помочь тебе.
Но она будто его не слышала.
— Нам надо идти, — сказал Владимир по-русски. Гарри, не глядя на него, попросил еще минуту. Русские слова сорвались у него с языка, но он этого не заметил.
Оливия в ужасе смотрела на дверь. Она явно намеревалась сбежать.
— Я должен был рассказать тебе, — сказал Гарри, неожиданно поняв причину ее паники. — Моя бабушка была русской. Когда я был ребенком, она говорила со мной только по-русски. Вот почему…
— У нас нет времени на объяснения, — резко бросил Владимир. — Леди Оливия, мы должны уходить. Немедленно.
На нее, видимо, подействовала властность его голоса, потому что она кивнула и позволила Гарри помочь ей встать на ноги.
— Я потом все объясню. Обещаю, — сказал он.
