– Что случилось?
– Ты любишь мистера Смита и Веронику?
– Они добрые. Я их люблю.
– А мистера Робертсона?
– Мистер Робертсон джентльмен, я не могу любить его или не любить.
– Скажи, о чем он говорил с тобой сегодня на берегу?
– Он был очень грубый. Он говорил, что я подслушиваю их разговоры с Лю. Он хотел меня побить.
– Пегги, они что-то замышляют против твоей госпожи.
– Я не понимаю вас, мисс Нина.
Ниночка постаралась передать Пегги содержание разговора между Дугласом и китайцем, хотя, пока говорила, все более понимала, что ничего особенного и не слышала – это только подозрения…
Пегги слушала внимательно, некоторые слова она не понимала и тогда переспрашивала.
– Только что я видела, как мистер Робертсон отвлекал Веронику, а этот китаец был в палатке.
– И мисс Смит не заметила?
– Она смотрела в сторону реки.
– А что он делал?
– Я не знаю.
– Может, он убил мистера Смита? – Глаза Пегги стали круглыми от страха – даже в полутьме это было видно.
Ниночка отрицательно покачала головой:
– Там тихо.
– Мне страшно, – призналась Пегги. – Это ваша страна, это
ваши солдаты там спят, вы им скажете: убей китайца, и они убьют. А меня кто будет слушать?
– Но что я им скажу?
– Вы скажете, что он плохой, что он совсем не китаец.
– Не китаец?
– Он даже китайский язык не знает. У нас на Цейлоне есть китайцы, рядом с нами жил китаец, я от него научилась разным словам. А Лю слов не знает. Он не китаец.
– А кто же он?
– И он не слуга. Слуга другой. Слуга разные вещи должен уметь. А Лю старается, но не всегда. А когда он один – он совсем другой. Я говорила госпоже, что он другой, а она только смеялась. Ты говоришь, что он совсем не слуга, а мистер Робертсон его слуга, – я не знаю, Лю со мной совсем не говорит. Он только говорит, что я черная.
Они шептались, сдвинув головы и накрывшись тулупом. Было душно. Вода стучала в днище шитика, но Ниночка вдруг почувствовала подъем энергии: у нее теперь был союзник, группа, организация. А в таком случае Нина – боевик, стоящий целой роты.
– А что теперь делать? – спросила Пегги. – Может быть, Лю задушил мистера Смита, а мисс Смит пришла и легла спать и не догадалась? Ой, святая дева, как страшно!
У Пегги даже зубы стучали от страха.
– Пойдем к Веронике?
– Пойдем. Она должна знать.
Осторожно, стараясь не качать лодку, они выбрались из-под тулупов и спрыгнули на берег.
Луна мелькала в разрывах несущихся облаков. По реке бежали барашки. Ветер был ледяной, и под светом луны были видны белые мухи – первые снежинки осени.
Ниночка неосторожно спрыгнула с носа лодки и попала ногой в воду. Вода была ледяная. Ниночка еле сдержала крик.
Они побежали, пригибаясь, к палатке. В башмаке у Нины хлюпало.
Пегги первой откинула полог и втиснулась в палатку. Она шепнула:
– Это я, мисс Смит.
– Что случилось? – отозвался сонный голос Вероники.
– Тише, – сказала Пегги и добавила: – Мисс Нина, входите. В палатке было так тесно. Они уселись в рядок, заняв половину палатки. У ног лежал, вытянувшись, капитан Смит. Было почти совсем темно. Пегги горячо и быстро шептала Веронике на ухо. Смит пошевельнулся, застонал. Вероника протянула ему воды.
– Но если он был здесь, – сказала потом Вероника, – то ему нечего взять.
Она приподняла голову отца, чтобы ему было удобнее пить.
– А сумка, мисс Смит? – спросила Пегги. – Сумка капитана здесь?
Раздалось шуршание – Вероника копалась в ворохе одежды в дальней части палатки.
– Ой! – сказала она наконец. – А я испугалась, вдруг в самом деле она пропала. Мне показалось, что я клала ее совсем в другое место.
Вероника достала плоскую кожаную сумку. Нажала на кнопку, но сумка не открылась.
– Заперта, – сказала она. – Вы зря беспокоились.
Она провела рукой по груди отца. Ключик был на месте, на кожаном ремешке.
– Идите, – сказала Вероника. – А то очень душно. Спите.
– Только не говорите ему, – взмолилась Ниночка. – Не говорите, что мы к вам приходили.
– Как знаете, – сказала Вероника, наклоняясь снова к отцу. Ниночка с Пегги заснули, обнявшись, чтобы не замерзнуть.
* * *
Утром на траве был иней. Костер долго не разгорался. Казак ворчал на тунгуса, что он ничего не может сделать толком. Тот добродушно огрызался.
А недалеко, верстах в шестидесяти, на склоне Урулгана, в то же время проснулась экспедиция Мюллера. Там уж на траве был не иней – настоящий снег. И ручеек, что протекал рядом с лагерем, покрылся закраинами льда. Иван Молчун быстро разжег костер. Лошади жались к палатке – ночью по соседству ходили волки, и Молчун, который спал у костра, просыпался и кидал в ту сторону головешки.
* * *
Лодки отплыли часов в семь утра. Ветер стих, снова зарядил дождик, и гребцам приходилось туго.
Пегги, как и Ниночка, воспрянувшая духом, обретя подругу, рассказывала о своем доме, потом о доме капитана Смита. Ее английский был странным, птичьим, не все понятно – но разве это важно?
Оглянувшись, Нина посмотрела на вторую лодку.
Китаец сидел, прислонившись к мачте, и читал какие-то бумаги. Прочтя, передавал их Дугласу. И движения его были столь точны и уверенны, будто он был помещиком, а Дуглас управляющим, что отчитывался за расходы.
Какие бумаги – конечно, не разглядишь.
Дуглас поднял голову, встретил взгляд Ниночки, улыбнулся, помахал ей рукой. Потом сказал что-то китайцу. Тот, оборачиваясь к первой лодке, прикрыл бумаги рукой – то ли от дождика, то ли от взгляда Ниночки.
– Вероника, – спросила Ниночка, – а что было в сумке вашего отца?
– Не знаю. А что?
– Я все думаю, – парус надулся от неожиданного порыва ветра, и Ниночка вытянула руку, защищаясь от него, – зачем китайцу было забираться в палатку?
– Это могло вам показаться.
