Пегги намазала лицо Вероники прованским маслом, лицо блестело.
Сейчас Вероника была совсем не так хороша, как в тот день, когда сошла на пристань в Новопятницке. Но кому до этого дело?
Вероника совсем ослабла. Она пошла в избу, Пегги уложила ее на скамью, ту самую, где умирал ее отец, и накрыла пледом.
– Попробуйте поспать, мисс, – уговаривала Пегги госпожу. – Вы не спите уже двое суток.
– Не хочется, – тупо отвечала Вероника и отвернулась.
Ниночка села на скамью в ногах у Вероники. Надо было поговорить. Вроде бы Вероника уже пришла в себя настолько, что могла рассуждать. Ниночка спросила ее, когда можно отплывать. Вероника спросила, не вернулся ли Дуглас.
– Казак говорит, что они погибнут в лесу, – сказала Ниночка.
– Они это заслужили, – сказала Вероника. – Но мы не можем этого допустить.
– Разумеется, все же живые люди, – согласилась Пегги, сложив полные руки на высокой груди. – Наш христианский долг взять их с собой.
– Если они сами этого захотят, – сказала Ниночка. – В чем я сомневаюсь.
– Мы должны их найти, – произнесла Вероника, гладя в потолок.
– Мы ничего никому не должны, – сказала Ниночка. – Я не согласна с христианскими догмами.
– Дело не в догмах, – возразила Вероника. – У них все бумаги отца. Я обязана привезти их в Лондон. Отец просил меня… Отец сделал какое-то большое открытие. Он открыл землю короля Эдуарда. Мой отец должен получить ту честь, которой заслуживает.
– Вы приедете в Лондон и расскажете обо всем.
– Глупо, – возразила Вероника. – Мне никто не поверит.
Она приподнялась на локте и посмотрела в упор на Ниночку.
– Мне никто не поверит! – сказала она громче. – Мне даже не поверят, что я нашла отца. У меня нет доказательств!
– Но в Новопятницке вам напишут документ, – сказала Ниночка. – Официальную бумагу о том, как погиб ваш отец. И все ее подпишут. Вы же были не одни.
– У меня нет ни строчки, написанной отцом.
– Завещание они украли, – сказала Пегги. – Завещание! Как моя госпожа докажет, что мистер Смит умер и она его наследница?
– Неужели документы…
– Документы, документы! – воскликнула Вероника. – Русские документы из дикого русского местечка! Мне скажут, что я заставила вас написать их и заплатила вам. Может, даже своим телом!
– Но могила вашего отца?
– Могила? Кто найдет ее через год? Никто даже не знает, как называется это место! Его нет ни на одной карте!
– Что же вы предлагаете? – спросила Ниночка раздраженно. Ей были неприятны тон Вероники и презрение, прозвучавшее в ее голосе.
– Я найду их, – сказала Вероника. – Я пойду в лес, найду Дугласа и отниму у него бумаги.
– А он отдаст? – спросила Ниночка.
– У вас есть здесь солдат. Он пойдет с ружьем. Он их застрелит.
– О, госпожа, русский солдат не будет стрелять ради вас, – сказала Пегги.
– Тогда я пойду одна. Я догоню Дугласа. Я скажу ему, что согласна стать его женой. Я буду его рабой… Он же этого хочет?
– Я не знаю, чего хочет мистер Робертсон, – сказала Ниночка, – но не исключено, что он хочет вовсе не вас.
– Но что? Что?
– Допустите, что с самого начала он поехал сюда не ради вас, – холодно сказала Ниночка. – Обстоятельства заставляют подозревать такую возможность.
– Нет. Он меня любит!
– Любящий человек не ворует документы и завещание у любимой женщины, – сказала Ниночка и знала, что она права.
И Вероника тоже знала это.
Наверное, с минуту в избушке было тихо. Потом Вероника негромко сказала:
– Мы поплывем вниз. К тому месту, где находится мистер Колоколов. Мистер Колоколов мне не откажет.
Ниночка не ответила. За нее ответила Пегги:
– За эти дни мистер Робертсон и его китаец или погибнут, или уйдут… далеко.
– Уйдите, – сказала Вероника. – Я вас не хочу видеть. Я никого не хочу видеть! У меня только что умер отец, а вы со мной говорите о мелких суетных вещах.
Ниночка сразу поднялась. Ей и самой больше не хотелось разговаривать с этой англичанкой, которая сама не знает, чего хочет. То ли доказать всему миру, что ее отец – великий путешественник, то ли отнять завещание у Дугласа, то ли… Черт их всех разберет, подумала Ниночка, выходя наружу. Она тоже сутки не спала. Но спать в избушке с Вероникой не стала. Она устроилась в лодке, между казаком и тунгусом. Так было тепло.
* * *
Поросшие лиственницей, с выступающими зубцами скал, пологие мохнатые спины урулганских вершин в том месте разошлись, чтобы разместить обширную тоскливую топь. Туда корейцы-золотоискатели направили экспедицию Мюллера, и вскоре Мюллер убедился, что сведения, сообщенные ими, правильны.
Шли они по невысокой гряде, предпочитая пробираться сквозь чащобу, чем хлюпать по топи, и Молчун первым заметил неладное. Он придержал лошадь и показал нагайкой вправо – между деревьев виднелась широкая полоса поваленного леса.
Трудно описать, на что это похоже, – никто еще из путешественников подобного не видел. Может, на бесконечное поле карточных домиков, сваленных движением пальца.
– Будто богатырь дунул, – сказал Андрюша.
– Это ураган был, – спорил Костя.
– Не исключено, – согласился Мюллер, приставляя к глазам бинокль. – Но ураган валит деревья кое-как. Ветер непостоянен, да и вряд ли можно увидеть, чтобы ураган свалил все без исключения лиственницы полосой в версту. Видите, какая ровная полоса?
– Значит, вы допускаете, что это метеорит? – спросил Андрюша. – Но какой же он должен быть?
– Да, я почти уверен, что это метеорит, – сказал профессор. – Только сила воздушной волны, поднятой громадным падающим телом, могла вызвать такой эффект.
– Чего же мы медлим? – Костя забыл о своей тоске и постоянном желании скорее вычеркнуть из жизни эти две недели, чтобы снова увидеть Веронику.
– Туда пойдем? – спросил Молчун.
– Туда.
– Правее возьмем, чтобы в топи не завязнуть. Переночевали на невысоком холме, в самом начале полосы
сваленного леса. Ночью опять подморозило, сыпал мелкий снежок. Хоть и устали – весь день спешили, вязли в топи, измучились, перепачкались, не единожды промокли, – но спать не ложились долго, сидели у костра. Мюллер рассказывал о знаменитых метеоритах, о суевериях, которые связаны у человечества с этими небесными телами. Молчун добавил от себя, какие слухи в этих местах ходили: будто наступил конец света, что это антихрист на своей золотой колеснице пролетел. А тунгусы в эти места не ходят, боятся.
