– По-моему, да. А вы как думаете?
– "По-моему, да. А вы как думаете? – передразнила его Белл. – А по-моему, это самое неромантичное предложение, какое мне доводилось слышать.
– Значит, вам часто предлагали руку и сердце?
– Довольно часто.
Этого Джон совсем не ожидал услышать.
– Мне казалось, что в семье вас считают весьма практичной девицей и что вам не нужны слезливые заверения в любви и все такое прочее.
Белл шлепнула его по плечу.
– Как бы не так! Эти слова нужны каждой женщине – особенно от мужчины, предложение которого она готова принять. Так что скорее подбирайте слезливые заверения, и тогда я…
– Ага, значит, вы согласны! – Джон победно улыбнулся и придвинулся к Белл поближе.
– Я сказала только, что готова принять предложение. Это не значит, что я его уже приняла.
– Ну, разница невелика. – Он вновь начал целовать ее, едва веря, что вскоре Белл будет всецело принадлежать ему, и только ему.
– Нет, весьма велика, – раздраженно возразила Белл. – Не могу поверить вашим словам: вы сказали, что хотите попросить моей руки и покончить с этим? Господи, что за мерзость!
– Пусть моему предложению недостает изящества, но зато оно было искренним.
– И на том спасибо. – Белл метнула в его сторону рассерженный взгляд. – Как только вы хорошенько попросите меня, я отвечу вам согласием.
Джон пожал плечами, упрямо привлекая ее к себе.
– Я хочу поцеловать вас.
– И вы прежде не сделаете предложения?
– Нет.
– Вот как? Нет?
– Нет.
– Что вы задумали? – Белл попыталась высвободиться, но Джон держал ее крепко.
– Я задумал поцеловать вас.
– Знаю, глупый! Я только хотела узнать, почему вы не желаете сделать мне предложение немедленно?
– О женщины! – с театральным вздохом провозгласил Джон. – У них не одно, так другое. И если…
Белл ущипнула его за руку.
– Белл, – терпеливо продолжал он, – вы бросили перчатку и не собираетесь сказать «да», пока я не подниму ее, верно?
Белл кивнула.
– Тогда будьте благосклонны, дайте мне хоть краткую отсрочку. Такие вещи при творческом подходе требуют времени.
– Понятно, – кивнула Белл, приподнимая в улыбке уголки губ.
– И если вам нужен роман – неподдельный роман, – то вам придется подождать несколько дней.
– Пожалуй, я сумею подождать.
– Вот и хорошо. А теперь не будете ли вы так любезны сесть поближе и еще раз поцеловать меня?
Белл согласилась.
В следующий раз Джон навестил ее через неделю. Едва оставшись наедине с Белл, он заключил ее в объятия и продекламировал:
Я вас люблю давным-давно,
Хотя и вижу вас впервые,
Так ангелы пленяют нас святые…
– Но видеть их нам не дано, – закончила Белл. – Боюсь, вам крупно не повезло: моя гувернантка была помешана на поэзии Джона Донна. Я помню наизусть множество его стихов, – и, заметив разочарованный взгляд Джона, она добавила: – Но страстная декламация делает вам честь. Это было так трогательно!
– Очевидно, недостаточно трогательно. Будьте любезны посторониться, меня ждут дела. – Склонив голову, он понуро вышел из комнаты.
– И не повторяйте одну ошибку дважды – держитесь подальше от Донна! – сказала вслед ему Белл. – Так вам ни за что не обвести меня вокруг пальца.
Белл не знала наверняка, но ей показалось, что Джон бормочет под нос нечто неизящное, закрывая за собой дверь.
Всю последующую неделю Джон ни словом не обмолвился о своем предстоящем предложении, хотя сопровождал Белл во время выездов и навещал ее почти каждое утро. Белл тоже избегала этой темы. Она знала, что, как бы Джон ни отрицал этого, он наслаждается игрой, и ей не хотелось портить ему удовольствие. Слишком уж часто Джон бросал на нее искоса оценивающий взгляд, и Белл понимала: он что-то задумал.
Однажды утром ее подозрения подтвердились: он прибыл в особняк Блайдонов с тремя дюжинами ярко-алых роз и положил их к ногам Белл посреди холла. Опустившись на одно колено, он произнес:
За взгляд один удивительный твой
Своим расплачусь я сполна,
А коль поцелуем одаришь – отныне
Забуду про вкус я вина.
Ту жажду, что душу измучить готова,
Я лишь божеством утолю,
Но даже чашу с нектаром Иова
Не стану менять на твою.
На этот раз он почти достиг цели. Глаза Белл затуманились, а услышав слова о поцелуе и чаше, она невольным жестом прижала руку к сердцу.
– О Джон! – вздохнула она.
Но тут разразилось бедствие.
По лестнице спускалась Персефона.
– Джон! – с восторгом воскликнула она. – Это же мое самое любимое! Как вы узнали?
Опустив голову, Джон стиснул кулаки. Белл поспешно переместила ладонь с сердца на бедро.
– Мой отец часто читал эти стихи моей матери, – продолжала Персефона, зарумянившись от удовольствия. – Эти строки каждый раз переполняли ее счастьем.
– Могу себе представить… – пробормотала Белл.
Джон робко взглянул на нее.
– И видите ли, эти стихи особенно подходили моей матушке, – добавила Персефона. – Ее звали Селия, упокой, Господи, ее душу.
– Очень интересно, – сказала Белл, не сводя глаз с Джона. Тот мудро держал язык за зубами.
– Они называются «Песнь. К Селии» Бена Джонсона, – с улыбкой пояснила Персефона.
– Вот как? – сухо заметила Белл. – Джон, кто такая Селия?
– Мать Персефоны, разумеется.
Белл в душе восхитилась его невозмутимостью.
– Что ж, я рада, что эти строки принадлежат перу Джонсона. Мне было бы ненавистно думать, что вы посвящали стихи какой-то Селии, Джон.
– Почему бы и нет? Селия – чудесное имя.
Белл ответила ему вымученно-приятной улыбкой.
– А по-моему, имя Белл срифмовать гораздо проще.
– Не сомневаюсь в этом, но я предпочитаю преодолевать трудности. Вот скажем, Персефона… с этим именем можно было бы сочинить поэму, достойную моего таланта.
– О, довольно! – рассмеялась Персефона.
– Итак, Персефона… гм… дайте-ка подумать. Можно было бы, конечно, зарифмовать ее с драконом, но выходит как-то неизящно.
Белл не сумела устоять перед мягким юмором Джона.
– А как насчет лимона? – подсказала она.
