— Клянись!
— Сейчас ты рассердился по-настоящему.
— Клянись, Генри.
— Если для тебя это так важно…
— Клянись!
— Я… я клянусь, — от смущения, ее серые глаза стали совсем большими, — я клянусь, что больше никогда не подойду к пчелиному улью.
Прошло несколько минут, прежде чем его дыхание стало ровным и он наконец разжал свои руки.
— Данфорд?
Позже он не мог понять, что произошло с ним в следующий момент. Он услышал ее нежный, дрожащий голос. И что-то вдруг перевернулось у него внутри. Он привлек Генри к себе и уткнулся ей в волосы, шепча ее имя снова и снова.
— Господи, Генри, — хрипло произнес он, — никогда больше не пугай меня так, поняла?
Она ничего не понимала, кроме того, что он обнимает ее. Случилось то, о чем она и мечтать не смела. Она лишь молча кивнула ему, боясь разрушить очарование. Его сила лишала ее сознания, его запах опьянял ее; в одно мгновение она вдруг поняла, что любит и, может быть, любима, и была потрясена этим открытием.
Данфорд пытался понять причину своего опрометчивого поступка. Рассудок подсказывал ему, что ничего серьезного не угрожало ей и она наверняка знала, что делает. Но сердце, душа протестовали. Его охватил жуткий страх, страх не сравнимый с испытанным им в сражениях на острове. Он вдруг понял, что она близко, непозволительно близко от него. Но ему очень не хотелось отпускать ее.
Он жаждал ее.
Эта мысль внезапно отрезвила его, и он разжал руки. Генри заслуживает большего, чем простой флирт, и он считал себя человеком, умеющим контролировать свои чувства. Конечно, ему приходилось испытывать вожделение к молодым благопристойным девушкам, да и в будущем такое вполне может случиться. Однако он отличался от некоторых мерзавцев из высшего света тем, что в таких случаях не искал возможности одержать победу. И не собирался изменять своим принципам.
— Не делай этого больше, — отрывисто сказал он, не понимая, на кого ему следует сердиться больше — на себя или на нее.
— Не буду. Я уже пообещала.
Он молча кивнул.
— Тогда пойдем.
Генри посмотрела на упавшие соты.
— А ты… Впрочем, не важно.
Вряд ли он теперь захочет попробовать мед. Она посмотрела на свои липкие пальцы. Не оставалось ничего другого, как облизать их.
Не проронив ни слова, они пошли вдоль восточной границы поместья. Генри хотелось многое рассказать ему, многое показать, но она не решалась нарушить молчание. Ей не по душе была возникшая отчужденность. Вот уже несколько дней ей было так легко с ним. Она могла говорить все, что угодно, и он не стал бы смеяться, пока ей не захотелось бы этого. Она могла быть самой собой, не опасаясь непонимания с его стороны. Но сейчас он казался чужим, мрачным и неприступным. Генри чувствовала себя так же неловко и скованно, как и всякий раз, когда ей предстояло ехать в Труро.
Она украдкой взглянула на него. Должно быть, она была ему не совсем безразлична, раз он так сильно расстроился из-за пчел. Когда они добрались до конца восточной границы поместья, Генри наконец нарушила молчание.
— Здесь мы повернем на запад, — сказала она, указывая на большой дуб.
— Никак и в нем есть улей, — предположил Данфорд, надеясь, что ему удастся немного подразнить ее. Он обернулся. Генри облизывала свои пальцы. В его груди вспыхнуло желание и мгновенно передалось всему телу.
— Что? Нет. Там — нет. — Она робко улыбнулась ему, молясь про себя, чтобы их отношения стали прежними. А если этого и не случится, то хотя бы еще разок почувствовать его сильные руки на своих плечах. Никогда раньше ей не было так тепло и спокойно, как в его объятиях.
Они повернули налево и зашагали по северной границе поместья.
— Этот хребет и есть рубеж владений, — объяснила Генри. — Он простирается на всю длину. Северная граница — совсем короткая, не больше полмили.
Данфорд окинул взором окрестные земли — его земли, с гордостью подумал он. Покрытые зеленью холмы поражали своим великолепием.
— А где живут крестьяне?
— На другом конце поместья. Это к юго-западу отсюда. Мы увидим их дома в конце нашего путешествия.
— В таком случае что это такое? — Он показал на небольшую хижину с соломенной кровлей.
— Там никто не живет. Этот дом уже пустовал, когда я здесь поселилась.
— Посмотрим, что там? — Он улыбнулся ей, и Генри почти поверила в то, что сцены у дерева никогда не было.
— Давай, — с радостью согласилась она. — Я ни разу не была там.
— В это трудно поверить. Мне казалось, что не осталось ни дюйма в Стэннедж-Парке, который бы ты не проинспектировала и не усовершенствовала.
Генри улыбнулась:
— Я никогда не входила туда, боялась привидений. Про них мне рассказывала Симпи.
— Как, и ты верила ей?
— Я была совсем маленькой. И потом… Я не знаю. Трудно отказываться от старых предрассудков. Да и не было повода заходить туда.
— Ты хочешь сказать, что все еще боишься? — Его глаза заблестели.
— Конечно, нет. Разве я не сказала, что согласна?
— Ведите, моя госпожа.
— Пожалуйста! — Она прошла через поле и остановилась перед входом в хижину.
— Ну что, все еще боишься?
— А ты? — в свою очередь, спросила она.
— Боюсь до смерти. — Данфорд улыбнулся, чтобы у нее не осталось сомнений, что он шутит.
Она подбоченилась и посмотрела на него:
— Вперед, мы должны смело смотреть в глаза опасности.
— Точно, — согласился он тихим голосом. — Открывай дверь, Генри.
Она сделала глубокий вдох, не понимая, почему так трудно это сделать. Что ни говори, а детские страхи остаются с человеком на долгие годы. Наконец, распахнув дверь, она заглянула внутрь.
— Посмотри! — с удивлением воскликнула она. — Кто-то очень трепетно относился к этой хижине.
Данфорд вошел следом и огляделся. Долгие годы здесь никто не жил, и все было покрыто пылью, но каким-то непонятным образом в хижине сохранилась атмосфера уюта. Кровать была застелена цветным покрывалом, с годами потускневшим, но все же сохранившим яркий узор. На полках были расставлены милые безделушки, к стене был приколот детский рисунок.
— Непонятно, что могло случиться с ними? — прошептала Генри. — По всему видно, что здесь жила семья.
— Возможно, они болели, — предположил Данфорд. — Бывает, что какая-нибудь болезнь уносит целую деревню, не говоря уже об одной семье.
Она опустилась на колени перед деревянным сундуком, стоящим у кровати.
— Интересно, что в нем? — Генри подняла крышку.
