— Но оно… оно здесь!
— Да.
— И я буду здесь.
— Совершенно справедливо.
Она смотрела на него так, будто он не понимал по-английски.
— Мы не можем оба здесь спать.
— У меня есть альтернатива — спать в хлеву, чего мне вовсе не хотелось бы. Хотя… — он бросил взгляд на кресло, — по крайней мере тогда бы у меня была возможность лечь. Но владелец постоялого двора сказал, что хлев еще более переполнен, чем гостиница, и, честно говоря, после строительства свинарника чудесный запах животных навсегда останется в моей памяти. Точнее, в моем носу. Мне неприятна сама мысль о том, чтобы провести ночь рядом с лошадиным навозом.
— Быть может, они вычистили конюшню? — с надеждой предположила она.
— Ничто не остановит лошадей от того, чтобы продолжить свое дело прямо посреди ночи. — Он закрыл глаза и покачал головой. Раньше он и предположить-то не мог, что однажды ему придется вести разговоры о лошадином навозе с дамой.
— Ну-ну, хорошо, — сказала она, с сомнением глядя на кресло. — В любом случае мне нужно… переодеться.
— Я подожду в коридоре. — Он распрямил спину и вышел из комнаты, думая, что он самый благородный, самый великодушный и, наверное, самый неумный мужчина во всей Британии. Он стоял, прислонившись к стене, и слышал, как она двигается по комнате. Данфорд попытался заставить себя не думать о том, что она сейчас делает, но это ему никак не удавалось. Она расстегивает платье… Платье соскальзывает с ее плеч… Теперь… Он сильно прикусил губу, надеясь, что боль поможет ему избавиться от наваждения. Все напрасно.
Удивительно, но и ее посещали грешные мысли — он знал это наверняка. Конечно, ее увлечение было скорее всего не таким сильным. Но оно было. Несмотря на острый язычок, Генри очень наивна и не умеет скрывать свои эмоции. Всякий раз, когда они случайно касались друг друга, ее глаза мечтательно блестели. А тот поцелуй… Данфорд застонал. Она была так нежна, так податлива, пока он окончательно не потерял голову и не напугал ее. Теперь, задним числом, он был благодарен судьбе за то, что ничего серьезного не произошло.
Но несмотря на требовательные призывы своего тела, он вовсе не собирался совращать Генри. Он хотел, чтобы она вышла в свет, как ей и полагалось. Хотел, чтобы она познакомилась с женщинами своего возраста и впервые в жизни подружилась с кем-нибудь. Хотел, чтобы она познакомилась с молодыми людьми и… Он нахмурился. Да, он очень хотел, чтобы она познакомилась с молодыми людьми. Генри достойна выбрать самого лучшего. И тогда, возможно, его жизнь вернется в прежнюю колею. Он будет навещать свою любовницу — сейчас ему этого очень не хватает, — вернется к карточной игре, станет бывать на светских раутах — словом, продолжит холостяцкую жизнь, которой завидовали очень многие. Он был полностью удовлетворен своей жизнью. Так какого дьявола что-то в ней менять?
Дверь приоткрылась, и он увидел лицо Генри.
— Данфорд? — позвала она негромко, — я готова. Можешь войти.
Он простонал, то ли от сдерживаемого желания, то ли просто от усталости, и оторвался от стены. Войдя в комнату, он увидел, что Генри стоит у окна, пытаясь плотнее закутаться в накидку.
— Мне уже доводилось видеть твою ночную рубашку, — заметил он, улыбнувшись, как ему показалось дружеской и платонической улыбкой.
— Я… я знаю, но… — Она беспомощно пожала плечами. — Если хочешь, я подожду в коридоре, пока ты переоденешься.
— В ночной рубашке? Пожалуй, не стоит. Я против того, чтобы делиться привилегией лицезреть тебя в таком виде с другими постояльцами гостиницы.
— Да. Правильно.
— Особенно со старой драконшей Бересфорд и всем ее выводком. По всей видимости, они направляются в Лондон и не преминут рассказать всему свету о том, что видели тебя полуголой в гостинице. Хорошо бы утром не попасться им на глаза.
Она смущенно кивнула.
— В таком случае я могу закрыть глаза. Или отвернуться.
Он поймал себя на мысли, что сейчас не самое подходящее время сообщать ей о своей привычке спать нагишом. Однако как неудобно ему будет спать в одежде. В халате было бы намного приятнее.
— Я могу укрыться одеялом с головой, — предложила Генри.
Данфорд с любопытством наблюдал, как она накрылась одеялом, образовав на кровати большой холм.
— Ну как? — приглушенно спросила она.
Он принялся расстегивать на себе одежду, сотрясаясь от смеха.
— Замечательно, Генри. Просто замечательно.
— Скажи мне, когда закончишь, — попросила она.
Данфорд быстро скинул с себя одежду и достал халат. На какое-то мгновение он стоял совершенно нагой, и сладкая дрожь пробежала по его телу при виде ее фигуры на кровати. Он тяжело вздохнул и надел халат. «Не теперь, — сказал он самому себе, — не теперь, и не с этой девушкой. Она заслуживает лучшего. Она сама сделает свой выбор».
Он туго затянул пояс на халате. Наверное, следовало оставить на себе нижнее белье, но это кресло и без того чертовски неудобно. Придется следить за тем, чтобы халат не развязался ночью, иначе она упадет в обморок при виде голого мужчины.
— Все в порядке, Генри, — сказал он.
Генри высунула голову из-под одеяла. Данфорд погасил свечи, но лунный свет пробивался сквозь тонкие шторы на окнах, и в его свете она видела мужскую фигуру в кресле. Генри затаила дыхание. Все будет хорошо, только бы он не улыбался ей. В противном случае она пропала. При таком освещении улыбку, конечно, не увидишь, но ее действие было столь велико, что улыбнись он — она почувствовала бы это даже в темноте. Устроившись на подушках, Генри постаралась не думать о нем.
— Спокойной ночи, Ген.
— Спокойной ночи, Дан.
Ей послышалось, что он ухмыльнулся тому, как она сократила его имя. «Только не улыбайся, — молча взмолилась Генри. — Нет, он не улыбается, — иначе я почувствовала бы, как расплываются его полные красивые губы». Только чтобы удостовериться в этом, она тайком, одним глазом, посмотрела на него.
Данфорд устраивался в кресле, точнее, пытался устроиться в нем. Только сейчас ей стало понятно, насколько… насколько оно было прямое. Он продолжал искать удобное положение и перепробовал не меньше двух десятков различных поз и только после этого затих. Генри прикусила нижнюю губу.
— Тебе удобно? — спросила она.
— Вполне.
Это было сказано тем особенным тоном, в котором не было ни доли сарказма, который, однако, подразумевал, что говорящий изо всех сил пытается убедить кого-то в том, что является очевидной ложью. Что же делать? Обвинить его во лжи? Примерно полминуты она лежала, уставившись в потолок, А почему бы и нет?
— Ты лжешь, — сказала она.
Он вдохнул.
— Верно.
Она села в кровати.
