— Ты рада снова оказаться дома, Генри?
Она робко кивнула, не смея взглянуть ему в лицо.
— Уверен, что так, — пробормотал он.
Она обернулась.
— А ты рад этому?
Он помедлил с ответом.
— Пока не знаю. — И добавил более резко: — Входи в дом, Генри.
Сердце сжалось у нее в груди от этих слов. Она вошла в дом.
Данфорд зажег несколько свечей в канделябре.
— Пора подниматься наверх.
Через открытую дверь Генри посмотрела на экипаж, загруженный багажом, пытаясь найти какой-нибудь повод оттянуть неизбежное.
— Мои вещи…
— Слуга принесет их завтра утром. Пора спать.
Вздохнув, она кивнула, с ужасом думая о том, что ждет ее впереди. С болью вспомнила она ночь в Вестонберте, любовь и нежность, которые испытала в его объятиях. Все оказалось ложью. Ложью. Иначе ему не потребовались бы ласки любовницы. Генри поднялась по лестнице и направилась к своей спальне.
— Нет, — Данфорд положил руку ей на плечо. — Я распорядился перенести твои вещи в мою комнату.
Она резко повернулась:
— Ты не имел права.
— Имел, — оборвал он ее, чуть ли не силой вталкивая в свою спальню. — У меня и сейчас оно есть. — Он помолчал и, словно решив, что несколько погорячился, добавил уже мягче: — Тогда я был уверен, что ты не будешь возражать.
— Я могу вернуться в свою комнату, — предложила она с мольбой в голосе. — Если ты против того, чтобы я осталась здесь, я могу вернуться.
Он горько улыбнулся:
— Нет, я не против, и ты знаешь это. И я хочу тебя, Генри. Мне даже страшно, как сильно я хочу тебя.
Ее глаза наполнились слезами.
— Все не так, Данфорд.
Он смотрел на нее и не мог поверить своим глазам, ему было невыносимо больно и обидно. Затем он повернулся и пошел к двери.
— Чтобы через двадцать минут ты была готова, — отрывисто произнес он и, не оглянувшись, вышел.
Глава 23
Руки Генри дрожали, когда она снимала дорожное платье. Белл и Эмма позаботились о ее приданом, поэтому саквояж оказался заполнен множеством тончайших ночных рубашек. Ей, привыкшей к хлопковому белью, они казались несколько нескромными, но замужней женщине, наверное, именно такие и следовало носить. Помешкав, она надела одну из них. Генри оглядела себя, тяжело вздохнула и забралась в кровать. Бледно-розовый шелк был почти прозрачным, через ткань просвечивались темные соски. Она до подбородка натянула одеяло.
Когда вернулся Данфорд, на нем был темно-зеленый халат.
— Не нервничай, Генри, — безразлично проронил он. — Мы с тобой уже занимались этим.
— Тогда все было иначе.
— Иначе?
Данфорд внимательно посмотрел на нее. Ее слова болью отозвались в его сердце, заставив еще раз все вспомнить. Иначе. Ведь теперь не надо притворяться, что она любит его. Стэннедж-Парк принадлежит ей, осталось только выпроводить его из имения.
Молчание длилось почти минуту, после чего она наконец ответила:
— Не знаю.
Данфорд почувствовал фальшь в ее словах, и в нем закипела ярость.
— Что ж, мне все равно, — почти прорычал он. — И пусть все будет иначе. — Он сорвал с себя халат и забрался в кровать. Приподнявшись над ней на руках, он увидел, какими огромными стали ее глаза.
— Я сделаю так, что ты захочешь меня, — прошептал он. — Я знаю, что смогу сделать это.
Он лег на бок поверх одеяла, под которым она пряталась, и притянул ее к себе. Она почувствовала горячее дыхание за мгновение до того, как его губы коснулись ее. Он жаждал ответа, а она все пыталась найти объяснение его действиям. Он вел себя так, будто на самом деле хотел ее. И все-таки она знала, Что это не так. Чувства Данфорда были не так сильны, чтобы он смог отказаться от других женщин. Чего-то в ней не хватает, но чего?
Внезапно Генри выскользнула из его объятий, прикрыв рукой распухшие губы.
Он насмешливо поднял бровь.
— Я не умею целоваться, — вырвалось у нее.
Он засмеялся.
— Я научу тебя, Генри. Ты делаешь это вполне профессионально. — И словно в доказательство он поцеловал ее еще раз, глубоко и нежно.
На этот раз ей не удалось остаться безразличной. Однако она еще не утратила способности мыслить трезво. Генри торопливо и с любопытством начала осматривать свое тело, пытаясь понять, чего же в ней не хватает для того, чтобы удержать его.
Данфорд, казалось, не замечал, что происходит с ней. Расстегнув пуговицы ночной рубашки, он открыл ее тело прохладному ночному воздуху. Его губы, едва дотронувшись до плоского живота, поднимались все выше и выше, пока не коснулись ее груди.
— О Господи! — вырвалось у Генри. — Не надо!
Данфорд поднял голову так, чтобы видеть ее лицо.
— А сейчас что не так, Генри?
— Ты не можешь. Я не могу.
— Ты можешь, — отрезал он.
— Нет, она слишком… — Она посмотрела вниз, и вдруг от того, что она увидела, ей стало невыносимо больно. Да она вовсе не так мала! Чего же еще в конце концов ему нужно, если даже такая красивая грудь недостаточно хороша для него? Она повернула голову набок, пытаясь объективно оценить ее форму.
Данфорд с удивлением смотрел на нее. Его жена, изо всех сил вытягивая шею, смотрела на свою грудь так, будто впервые видела ее.
— Что ты делаешь? — изумленно спросил он.
— Не знаю. — Она взглянула на него, и он прочел в ее взгляде нерешительность и досаду. — Она какая-то не такая.
Теряя терпение, он процедил:
— О чем ты?
— Моя грудь.
Если бы в этот момент она начала читать ему лекцию о разнице между иудаизмом и исламом, он удивился бы меньше.
— Твоя грудь? — Его голос прозвучал несколько более сурово, чем ему хотелось бы. — Перестань, Генри, с этим у тебя все в порядке.
В порядке? В порядке? Этого ей мало. Она хотела, чтобы ее грудь была восхитительной, прекрасной, роскошной. Она хотела, чтобы он безумно любил ее и считал самой красивой женщиной в мире, даже если бы она весила все сто килограммов и имела на носу бородавку. Ах, если бы она могла вызвать в нем такую сильную страсть, что он позабыл бы обо всем на свете! И чтобы никогда никакая другая женщина не была бы ему нужна. «В порядке». Этого она никак не могла ему простить, и в тот момент, когда его губы коснулись ее груди, она неловко вырвалась из его объятий и выбралась из кровати, судорожно стягивая на себе расстегнутую рубашку.
Его дыхание стало прерывистым. Испытывая до боли сильное возбуждение, он уже начинал терять терпение, возмущенный поведением своей молодой жены.
