В конце концов с явной неохотой он проговорил:
— Еще в юности я пришел к некоторым заключениям. Дал себе кое-какие клятвы… И пытаюсь их выполнять.
Она не сумела скрыть любопытства, однако правила хорошего тона не позволяли ей быть чрезмерно настойчивой, и она ограничилась полушутливой фразой:
— Ну вот, мы стали по-настоящему серьезными. А ведь единственное, что собирались выяснить, это кому из нас противнее на сегодняшнем балу.
Вот и это их объединяет, подумал Саймон: протест против привычек и правил общества, к которому они оба принадлежат.
Именно в этот момент в его голове мелькнула странная, даже дикая идея. Однако такая занятная! И в то же время опасная. Весьма рискованная, потому что означала, что ему предстоит длительное время находиться в обществе этой девушки, в ее компании, испытывая при этом то, что он уже начал ощущать, но не имея права что-либо делать для осуществления своих желаний.
Ох, все это очередная глупость! Дурацкий всплеск эмоций. Отзвук тех времен, когда он был почитаем в среде таких же юных шалопаев за то, что умел придумывать внезапные и блестящие ходы и розыгрыши, которые расцвечивали тусклую студенческую жизнь.
И все же…
— Вы хотели бы получить передышку от всего этого? — спросил он.
— Передышку? — откликнулась она, оглядываясь на кружащиеся повсюду пары. — От танца?
— Не совсем. Вальс, как я убедился, вы неплохо выдерживаете. Говоря о передышке, я имел в виду вашу матушку.
Дафна даже остановилась на мгновение.
— Вы предлагаете вывести маму из ее общественного круга? Я вас правильно поняла? Или, не дай Бог, еще что-то более страшное?
В ее глазах был смех.
— Я не совсем точно выразился, мисс Бриджертон. Я предлагаю сделать это не вашей матери, а вам.
Дафна от неожиданности чуть не сбилась с такта, но тут же восстановила ритм.
— Не понимаю, — произнесла она. — Вы говорите серьезно?
— Я намеревался, — ответил он, — полностью освободить себя от лондонского общества, но понял, что был наивен, ибо это невозможно.
— Неужели вам так понравился миндальный ликер и не очень сладкий лимонад, который везде подают, что вы решили отдать себя на съедение этому обществу?
— Нет, — ответил он, не обратив внимания на сарказм. — Но я не могу совсем отринуть это, оттого что многие мои друзья успели жениться за время моего отсутствия и их жены начали устраивать вечера.
— На которые вас приглашают и ваше благородство не позволяет вам отказаться?
Он кивнул.
— Так наберитесь мужества и откажите. В его взгляде, который он кинул на нее, смешались раздражение и восхищение.
— Мужья этих женщин, я уже сказал вам, мои хорошие друзья.
— И вы боитесь обидеть отказом их жен? Все-таки вы, наверное, довольно хороший человек.
— Вряд ли, — пробурчал он.
— Но ведь и не очень плохой?
Музыка умолкла, и Саймон медленно повел Дафну через всю залу туда, где находились ее братья и мать, пытаясь по пути закончить, вернее, сформулировать опасную мысль, посетившую его несколько минут назад.
— Я попробовал объяснить вам, но так и не сумел, поскольку вы не дали мне возможности… — говорил он. — И теперь сделаю еще одну попытку…
— Прошу вас, милорд, — милостиво разрешила она.
— Так вот, — произнес он резче, чем самому хотелось, — мы остановились на том, что я, как ни крути, должен появляться в лондонском свете.
— А это смерти подобно, — не удержалась она.
Ему стоило большого усилия не крикнуть ей, чтоб она перестала все его слова превращать в шутку. Хотя сам любил делать нечто подобное.
— Вы, насколько я понимаю, — продолжил он, — не больше меня хотите там появляться. Однако noblesse oblige
[3]
, как говорят французы.
— Это так, — согласилась она. Он поспешил заговорить опять:
— Возможно, есть способ, с помощью которого я мог бы избавиться от слишком пристального внимания семейства Фезерингтон и им подобных, а вы — от благожелательного, но мучительного для вас влияния вашей матери.
Она с интересом взглянула на него:
— Продолжайте!
«Кажется, задело за живое».
— Продолжаю. — Он остановился и, слегка наклонившись к ней, произнес драматическим шепотом:
— Мы заключаем с вами нечто вроде пакта. Соглашения.
Он ожидал немедленной реакции — вскрика, хлопка в ладоши, хотя бы улыбки, но она молчала. Молча смотрела на него, и он не мог понять — то ли она считает его наглецом, то ли просто идиотом.
— Я сказал, — повторил он нетерпеливо, — вроде соглашения. О чем вы подумали? Что вы на меня так смотрите?
— Я подумала, — медленно произнесла она, — что, вероятно, не напрасно меня предупреждали о вашем бурном прошлом. С вами нужно держать ухо востро. Вам мяло того, что в течение всего вечера вы уже не один раз пугали меня своим поведением?
— Ничего подобного не было!
Она снисходительно потрепала его по рукаву.
— Было, милорд. Но я простила вам, понимая, что вы просто не могли сдержаться.
Саймон смотрел на нее в растерянности.
— Никогда раньше не заслуживал снисхождения от женщины, — нашелся он наконец как ответить. Она пожала плечами:
— Очень сожалею. Это не самое плохое чувство.
Но он еще не все высказал в ответ на ее снисходительность.
— Знаете, — сказал он, — сначала я подумал, что ваши неудачи с женихами объясняются главным образом тем, что их отпугивают ваши братья, но теперь прихожу к твердому убеждению, что это делаете вы и только вы. Бедный Найджел! И все другие!
К его удивлению, она весело рассмеялась:
— Ошибаетесь. Я не замужем главным образом потому, что большинство видит во мне в первую очередь друга. Это убивает всю романтику. А что касается Найджела, он исключение.
Чуть поразмыслив над ее словами, Саймон понял, что тем самым ему легче будет осуществить придуманный в одночасье план.
— А теперь не перебивайте, — сказал он по возможности мягко. — Очень прошу вас дать мне выговориться до того, как Энтони, который уже смотрит на нас, испортит всю мессу.
— Говорите же, милорд, — поощрила Дафна, на самом деле заинтригованная всеми этими предисловиями.
— Мой план заключается в следующем, мисс Бриджертон. Мы делаем вид… притворяемся, что испытываем друг к другу самые нежные чувства.
— О!
— Только для вида, — успокоил он ее. — Но окружающие должны поверить в это и осознать, что теперь я уже не их добыча.
