Саймон издал смешок.
— Если под этим подразумевать синяки под глазами и царапину на подбородке, то вы совершенно правы. Кстати, лорд Бриджертон — один из тех, кто ответствен за эти отметины. За две из них.
Дворецкий удивленно моргнул.
— За две, ваша светлость? А… а третья? Саймон с трудом изобразил улыбку. Лицо болело так, словно этих отметин было намного больше.
— Третья, Джеффриз, вы можете не поверить, дорога мне больше двух остальных. И рука, сделавшая ее, тоже.
Заинтересованный дворецкий вновь приблизился к хозяину, чтобы внимательнее приглядеться к его лицу.
— Неужели, сэр? — вежливо осведомился он.
— Клянусь вам.
Дворецкий почтительно выпрямился.
— Слушаю, сэр. Прикажете провести лорда Бриджертона в гостиную?
— Нет, прямо сюда, пожалуйста. — И, увидев беспокойство на лице слуги, Саймон добавил:
— Не волнуйтесь за мою безопасность. Лорд Бриджертон не станет добавлять синяки к уже имеющимся у меня. Тем более, — он снова издал смешок, — для них уже почти не осталось, места.
Глаза дворецкого раскрылись еще шире, и он иослешил выйти из комнаты и выполнить, распоряжение хозяина.
Через несколько минут Энтони Бриджертон вошел в кабинет. Бросив быстрый взгляд на Саймона, он благодушно изрек:
— Да, ты выглядишь не самым лучшим образом. Саймон встал ему навстречу.
— Это тебя удивляет, Энтони? — спросил он.
Тот рассмеялся, тоже вполне благодушно, и сразу стал похож на того, прежнего, Энтони, давнего приятеля и однокашника.
К некоторому удивлению Саймона, эта метаморфоза обрадовала его.
Энтони небрежно указал рукой на синяки приятеля и весело спросил:
— Какой из них мой?
— Правый. — Саймон невольно притронулся к синяку и сморщился от боли. — Твоя сестра тоже неплохо постаралась, но у нее меньше опыта, а также умения и силы, чем у тебя.
— И все же, — одобрительно сказал ее брат, — она не ударила лицом в грязь.
— Можешь ею гордиться, — проворчал Саймон. — Болит сильнее, чем твои.
Потом оба замолчали, понимая, что нужно многое сказать друг другу, и не зная, как начать.
— Я не хотел, чтобы все так получилось, — проговорил наконец Энтони. — Я тоже.
Гость прислонился к большому письменному столу, словно ему трудно было стоять без опоры, и сказал:
— Мне стоило немалых усилий примириться с тем, что ты ухаживаешь за моей сестрой.
— Ты знал, это было не по-настоящему,
— Вчера вечером ты сам опроверг свое утверждение.
Что на это ответить? Что начало всему, что произошла, положила Дафна, а не он? Что это она повела его на веранду, а потом увлекла в сад? В темноту аллеи?.. Но как выглядели бы эти дурацкие жалобы? Кроме того, он старше и более искушен, чем она. При желании он легко мог бы остановить ее. И себя. Однако не сделал ни того, ни другого.
Саймон не сказал ничего, и Энтони снова заговорил после некоторого молчания:
— Надеюсь, мы сможем забыть обо всем, что произошло между нами?
— Уверен, Дафна мечтает об этом, — ответил Саймон. — Это ее заветное желание.
Глаза Энтони сузились — ему почудились нотки иронии, и он решил ответить тем же.
— Полагаю, — сказал он, — теперь целью твоей жизни станет именно исполнение всех ее заветных желаний?
Всех, кроме одного, хотелось сказать Саймону, но он произнес уклончиво, хотя вполне искренне:
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была счастлива.
Видимо, ответ не вполне удовлетворил ее требовательного брата, и он перешел на прежний агрессивный тон:
— Если ты причинишь ей боль…
Саймон резко прервал:
— Я никогда сознательно не причиню ей боли!
Энтони смерил его подозрительным взглядом.
— Имей в виду, я готов убить тебя, даже рискуя собственной жизнью, если ты вновь каким-то образом заденешь ее честь. Ранишь душу… Клянусь, ты нигде не найдешь покоя, если причинишь ей зло.
— Я понял тебя, — спокойно сказал Саймон.
Несмотря на все угрозы, которые он только что услышал, и на тот физический урон, который уже понес, он не мог не испытывать уважения к Энтони за то, как тот печется о сестре. Как предан ей. А разве преданность не одно из самых благородных качеств?
Ему подумалось также: быть может, Энтони видит в нем, в его характере, в душе нечто неизвестное ему самому, что прячется в самых темных и таинственных закоулках его существа? За столько лет знакомства и дружбы приятель вполне мог узнать его лучше, чем он сам себя, и потому не без полного на то основания опасается, что в нем возобладают эти непонятные дремучие силы.
А из этого следует, что Энтони прав в своей настойчивой подозрительности и не будет выражением слабости со стороны Саймона лишний раз успокоить и умиротворить его.
— Даю тебе слово, — повторил он, — что буду стараться сделать все для спокойствия и безопасности Дафны. Энтони удовлетворенно кивнул.
— Надеюсь, так оно и будет. — Он оторвался от стола и направился к двери. Оттуда повернулся и добавил:
— Иначе снова начнем ссориться, а я этого не хотел бы.
Дверь за ним закрылась.
Саймон с тихим стоном рухнул в кресло, закрыл глаза. Почему, черт побери, жизнь такая сложная штука? Отчего друзья так быстро превращаются во врагов, а легкий флирт в вожделение? А то и в брак…
И что ему теперь делать с Дафной, ставшей по воле слепого случая спутницей его жизни? Разумеется, у него и в мыслях нет причинить ей зло, обидеть чем-то, но разве самой женитьбой на ней он уже не делает этого? Сам того не желая… И в то же время разве он не вожделеет ее, не мечтает о той минуте, когда она будет рядом с ним, в постели, и он накроетее своим телом, медленно проникнет в нее и услышит, как она со стоном произнесет его имя…
Он содрогнулся. Зачем раньше времени думать об этом в таких подробностях? — Ваша светлость!
Опять Джеффриз. Саймону было тяжело открыть глаза, он просто сделал рукою знак дворецкому, чтобы тот приблизился.
— Возможно, вы хотели бы отдохнуть, сэр? Лечь в постель? — услышал он.
Пришлось открыть глаза, чтобы взглянуть на часы. Слава Богу, для этого не потребовалось вертеть головой. Только семь вечера.
— Рановато для сна, — пробормотал он.
— И все же, сэр, — дворецкий был настойчив, — вам следует отдохнуть.
Саймон опять закрыл глаза. Джеффриз прав как никогда. Почему бы не послушать его, не растянуться на мягкой постели, под прохладными льняными простынями? И обязательно запереть крепко-накрепко дверь спальни, чтобы туда ни в коем случае не ворвался этот бесноватый Энтони! Какое счастье не видеть его хотя бы с вечера до утра!
