Больше того, чем напутствовала меня собственная матушка. Не волнуйся и делай все для того, чтобы зачать ребенка. Дафна всплеснула руками и вскрикнула:
— Что?
Леди Бриджертон издала нервный смешок.
— Разве я забыла тебе сказать, что от этого бывают дети?
— Мама! Что за шутки!
Она отошла от двери, но Вайолет уже не стремилась вырваться из комнаты. Глядя в лицо дочери, она твердо сказала:
— Это твой святой долг… Иначе говоря, в результате этих отношений в постели у тебя появится ребенок. Несколько позднее.
Дафна задумчиво воззрилась на мать.
— Значит… Выходит, они были у тебя целых восемь раз, мама? Эти отношения?
Леди Бриджертон моргнула. В лице ее что-то произошло: похоже, она не могла решить, плакать ей или смеяться.
— Нет, дочь моя, — ответила она, наконец справившись с собой.
Дафна задумалась. Если эти самые супружеские обязанности оканчиваются появлением ребенка, то ей придется обходиться без них… Но если так, она не сможет выполнить своего долга перед супругом. Где же тут выход? Спросить бы у матери, но тогда она выдаст тайну Саймона, доверенную только ей… Как быть?
— Не восемь раз, мама? — попыталась она выяснить хотя бы это. — А сколько же? Больше? Или меньше?
Леди Бриджертон почувствовала, что начинает сердиться на свою не в меру любознательную дочь.
— Я сказала «нет», — ледяным тоном проговорила она. — И вообще, Дафна, все эти вещи очень индивидуальны, если можно так выразиться. И не обязательно каждый раз появляются дети… Многие мужчины и женщины делают это просто потому, что им нравится.
Дафна широко открыла глаза.
— Просто нравится?
— Ну… да. Я, кажется, ясно сказала.
— Значит, это похоже на… как если мужчина и женщина целуются?
— Совершенно верно, — с видимым облегчением подтвердила Вайолет. — Очень похоже. — Она с подозрением вгляделась в дочь. — Дафна, ты целовалась с герцогом?
Дафне показалось, что все ее тело сделалось такого же цвета, как щеки матери.
— Возможно, это было, — ответила она. Леди Вайолет сделала несколько шагов назад, предостерегающе помахала пальцем.
— Дафна Бриджертон, — произнесла она тоном прокурора, — у меня не укладывается в голове, что ты могла совершить такое! Неужели ты забыла все мои предупреждения о том, что мужчинам нельзя позволять никаких вольностей?
— Какое это имеет значение, мама, если мы вот-вот поженимся?
Леди Бриджертон вздохнула:
— Это так, но все же… Впрочем, ты права, дочь моя. Ты выходишь замуж за герцога, и если он осмелился поцеловать тебя, то, вероятно, уже тогда знал, что сделает тебе предложение.
Дафна с восхищением смотрела на мать. Ее логика, моментальная смена настроений были великолепны. Театр на дому.
— Спи спокойно, — заключила леди Бриджертон, всем своим видом показывая, что с честью выполнила взятую на себя миссию и может теперь почить на лаврах, — я покидаю тебя, дочь моя.
— Но у меня еще есть вопрос, мама! И не один…
Однако леди Бриджертон величественно взмахнула рукой и поспешно ретировалась, и Дафна не стала преследовать ее по коридорам и лестницам на глазах у всей семьи и у слуг, требуя, чтобы мать до конца разъяснила ей все светлые и темные стороны семейной жизни.
Она снова уселась на постели и задумалась. Мысли ее были вот о чем: если, как сказала мать, суть супружеских отношений в том, чтобы появились дети, а Саймон не может по каким-то причинам их иметь, как же он будет осуществлять — или как об этом сказать правильнее? — эти самые отношения?
И наконец, самое, самое главное — что они такое? Дафна подозревала, что больше всего они, наверное, должны напоминать поцелуи, иначе отчего все матери, тетки и прочие почтенные дамы так зорко оберегают губы своих воспитуемых девушек? А еще, подумала она и снова залилась румянцем, эти отношения связаны, видимо, и с девичьей грудью… Она поежилась, вспомнив, как в том злополучном саду Саймон прикасался к ней и как в эти минуты словно из-под земли возник ее старший брат. Конечно, Энтони вел себя грубо, был неприятен ей, даже страшен, но разве его поведение не способствовало тому, что Саймон стал ее супругом? Причем произошло это, можно сказать, в считанные часы.
Дафна вздохнула. Не радостно и не с грустью — просто вздохнула.
Мать посоветовала ей не волноваться, но как можно сохранять спокойствие, если не знаешь, что тебя ожидает во взаимоотношениях с мужем. В том, что с особой интонацией называют «супружескими отношениями».
А что касается Саймона… Если он не станет их выполнять, поскольку не может (не хочет?) иметь детей, то следует ли считать их мужем и женой? Правильно ли это?
Есть над чем задуматься, есть от чего голове невесты пойти кругом.
* * *
Было немало хлопот, суматохи, волнений — все, как у всех. И от свадебного торжества у Дафны остались, в общем, какие-то отдельные, разрозненные впечатления. Глаза матери, наполненные слезами, какой-то странный, чуть охрипший голос Энтони, когда тот сделал несколько шагов вперед и «передал» Дафну будущему супругу. Гиацинта слишком быстро разбрасывала лепестки роз, и к тому времени, когда Дафна подошла к алтарю, их уже не осталось. А Грегори умудрился три раза громогласно чихнуть, как раз перед тем как они собрались давать свои супружеские клятвы.
Еще она хорошо запомнила выражение лица Саймона, с каким он произносил клятву. Ей показалось, что оно было чрезмерно сосредоточенным, слова он выговаривал негромко, но очень отчетливо: каждый слог отдельно. В общем, был неимоверно серьезен в этот момент, даже трогателен, если к нему можно применить это слово.
Дафна тоже прониклась значительностью момента и произносимых слов, когда они с Саймоном стояли перед архиепископом. Ей подумалось тогда, и от этой мысли на душе сразу стало легко, что человек, говорящий э эти минуты так, как Саймон, не мог не чувствовать того, что говорил, пускай это были не его собственные слова, а торжественные клятвы обряда.
«…Те, кого соединил Господь, да не пребудут они порознь…»
Дафну охватила дрожь при этих словах, у нее ослабли ноги. Сейчас, через какое-то мгновение, она будет навечно принадлежать этому человеку. На всю жизнь.
Саймон медленно повернул к ней голову, его глаза пристально смотрели на нее, словно спрашивая: как тебе все это? Что ты ощущаешь?
Она слегка кивнула, отвечая больше самой себе, нежели ему, и думая в это мгновение: правда ли или ей только почудилось, что в его взгляде появилось облегчение?
«…А теперь я объявляю вас…»
Грегори чихнул в четвертый раз, за которым незамедлительно последовал пятый и шестой (неужели он простудился, негодник?), и окончание фразы архиепископа — «…мужем и женой» — почти не было услышано.
