Поняв его слова буквально, она откровенно ответила:
— Никто, клянусь вам! Я ни от кого… — Еще больше поникнув головой, она с трогательной заботой проговорила:
— Но все равно я обещаю вам быть хорошей женой и никогда… никому…
Наверное, в самые тяжелые годы своего детства, когда язык, казалось, заполнял весь его рот, а слова застревали в горле, не испытывал он такой беспомощности.
Она решила, что у него половое бессилие? Что он импотент?
— Но п… п… — начал он и замолчал.
Не хватает, чтобы к нему вернулось прежнее, почти забытое!.. Он постарался выровнять дыхание, спокойно пошевелить языком.
Дафна по-другому истолковала его затрудненную речь, молчание и решила, что ее долг по возможности утешить
Несчастного.
— Мужчины слишком серьезно относятся к таким вещам, — сказала она. — Но прошу вас, не надо…
— Да, не надо, потому что это полная чушь! — отчетливо выкрикнул он. — Вздор! Она вздрогнула.
— Что?
— То, что вы слышите! — Его глаза сузились, в них мелькнула злость. — Интересно, от кого вы узнали, какие веши волнуют мужчин? От вашего братца?
— Нет, от мамы.
— От вашей матери? — Саймон вскочил с постели, полный негодования. — Она объявила вам, что я импотент? Это называется таким словом? Мать не упоминала его.
— Что же она говорила? Чем забивала вашу голову?
— Не сердитесь так. Она ни словом не упоминала о вас, а говорила только вообще.
— И что именно?
— Не так уж много, — честно призналась Дафна. — Я хотела бы услышать намного больше.
— Вот как? О чем же?
Он спрашивал так настойчиво, что Дафне поневоле пришлось отвечать:
— Ну, она объяснила мне, что матримониальный акт…
— Ваша мать назвала это актом?
— Разве его называют по-другому? А как?
Саймон отмахнулся рукой от ее вопроса и повторил свой:
— И что же вам было сказано об этом акте?
— Она сказала мне, что он… как бы вы его ни называли…
Саймон не мог не оценить ее чувства иронии, тем более при данных обстоятельствах, и с трудом подавил удовлетворенную усмешку.
— …что он, — продолжала Дафна, — предназначен для деторождения и…
— Только для деторождения? — прервал он ее. Дафна нахмурилась, припоминая.
— Кажется, да. Но, по-моему, мама сама не была в этом до конца уверена.
— Значит, не до конца?
Предмет разговора был так смутен для нее, что она не уловила насмешки. Сейчас она хотела одного: защитить свою мать.
— Мама старалась объяснить, но, видно, ей было трудно говорить со мной на такую тему.
— Это после восьмерых детей, — не сдержался он. — Или она уже забыла…
Он осекся, поняв, что зашел слишком далеко, но Дафна снова не поняла его сарказма.
— Я так не думаю, — ответила она серьезно. — Потому что когда я спросила про всех ее детей и не значит ли, что она совершала это… этот акт, — твердо выговорила она, — только восемь раз…
После этих слов Дафна умолкла в смущении.
— Продолжайте, — поощрил ее Саймон сдавленным голосом. Сдавленным не от гнева — от сдерживаемого смеха. Дафна взглянула на него с беспокойством:
— Что с вами? Опять нехорошо?
— Со мной все в порядке.
— Но голос какой-то странный…
— Просто поперхнулся. Я с интересом слушаю вас.
— Так вот, — продолжала она, — когда я спросила про эти восемь раз, мама как-то забеспокоилась…
— Значит, вы все-таки спросили? На этот раз модуляции его голоса не обманули ее. Она с негодованием взглянула на Саймона.
— Вы смеетесь?
Он с трудом сжал губы.
— Нет, с чего вы взяли? — Для большей убедительности он затряс головой.
— По-моему, — сказала она возмущенно, — я задала ей не такой уж дурацкий вопрос. Ведь у нее восемь детей. И она все-таки ответила мне… Да что с вами?
Он уже не мог сдерживаться — кивал головой, махал рукой, было непонятно, смеется он или плачет.
— Ох, не надо… не надо больше… — выговорил он наконец. — Прошу вас.
— Я молчу.
Дафна уселась с оскорбленным видом, сложив руки на коленях и предоставляя Саймону возможность вдоволь насмеяться.
Нужно отдать ему должное — он постарался как можно скорее овладеть собой и не затягивать приступ неудержимого смеха. Успокоившись, он сказал:
— Я, конечно, догадывался, что не следует пускаться с вами в обсуждение подобных вещей и что я пожалею, если начну. И я действительно жалею и прошу простить меня. Но ответьте хотя бы, почему вы решили, что я… — он содрогнулся, — что я не могу выполнять свои супружеские обязанности?
— Но вы же сами говорили, что не можете иметь детей! Ни капли веселости не осталось в его лице.
— Дафна, существует много причин, по которым супругам не следует иметь потомство. — Он разъединил ее руки, сложенные на коленях, начал гладить пальцы. — А вообще, — спросил он ласково и серьезно, — вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, что происходит между мужчиной и женщиной в интимной жизни?
— Пожалуй, нет, — откровенно призналась она после некоторого раздумья. — Вас это может удивить, потому что у меня три взрослых брата и мама. Она пыталась мне вчера что-то…
— Ни слова, прошу вас, об уроках, преподанных вашей матерью, — произнес он сдавленным голосом, который довольно явно свидетельствовал о новом приступе смеха. — Иначе я…
— Вы опять смеетесь надо мной, Саймон? — надменно спросила она, и ее тон рассмешил его еще больше.
— Нет, нет, — попытался он уверить ее между новыми взрывами хохота.
— Тогда почему же?
— Ох, Дафна, — выговорил он наконец, — вам еще многому нужно учиться в этой жизни.
— Но разве я против? — возразила она тоном прилежной ученицы, что не убавило его веселости.
И все же в эти минуты его не покидала трезвая мысль о том, что вполне можно было бы избежать этой нелепо-веселой сцены, если бы юных девиц в их домашнем кругу не ограждали в такой степени от реальностей жизни. В том числе и семейной.
Он наклонился ближе, заглянул в серьезные глаза Дафны.
— Я научу вас, — прошептал он.
Она почувствовала, как что-то екнуло у нее в груди и тепло разлилось по всему телу.
Не сводя с нее глаз, он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Я сделаю все, — повторил он, — чтобы вы многое поняли и многое полюбили.
