– Ох, Кэйт, - прошептал он.
Ему было больно видеть её в таком состоянии. Осторожно он дотронулся до нее. Он не был уверен, осознает ли он его присутствие рядом с ней.
Мягко схватив её за руку, и тихонько сжав ее руку, он пробормотал.
– Я здесь, Кэйт. Все будет хорошо.
Молния осветила комнату, и она еще сильнее сжалась в клубочек. В его голову пришло, что она так закрывает свое лицо, прикрываясь коленями, как щитом.
Он пододвинулся ближе к ней и взял одну из ее рук в свои. Рука её была ледяной, пальцы одеревенели. Ему не удалось убрать её руки с колен, но, в конце концов, он нагнулся и прижался к её рукам своими губами, пытаясь согреть их.
– Я здесь Кэйт, - снова повторил он, не совсем уверенный, что она его слышит.
– Я здесь, Кэйт. Все будет хорошо.
В конечном счете, он сам забрался под стол, сел позади нее и обнял ее за плечи. Она казалось, расслаблялась в его объятиях, оставляя его со странным чувством гордости, что он смог помочь ей.
Так же на него нахлынуло глубокое чувство облегчения, потому что ему больно было видеть её мучения. Он шептал успокаивающие слова ей на ушко, ласкал её плечи, пробуя успокоить её простыми прикосновениями.
И медленно, очень медленно; он понятия не имел, сколько времени он провел с ней под столом - он почувствовал, как её тело начинает расслабляться. Кожа её становилась все более теплой, а дыхание спокойным.
Наконец, почувствовав, что она успокоилась, он мягко взял двумя пальцами за её подбородок, медленно поворачивая её лицо так, чтобы можно было видеть её глаза.
– Посмотри на меня Кэйт, - прошептал он нежно и властно.
– Если ты посмотришь на меня, ты почувствуешь себя в безопасности.
Крошечные мускулы вокруг ее глаз задрожали в течение добрых пятнадцати секунд, прежде чем затрепетали её веки. Она пробовала открыть глаза, но сначала ей это не удавалось. Энтони не имел до этого дела с таким ужасом, как у нее, но подумал, что это должно помочь.
После нескольких секунд, он открыла глаза и встретила его пристальный взгляд. Энтони почувствовал себя так, будто его ударили в живот. Если верно говорят, что глаза это зеркало души, что-то сломалось внутри Кэйт этой ночью. Она выглядела загнанной жертвой, немного потерянной, и немного изумленной.
– Я не помню, - едва слышно прошептала она.
Он взял ее за руку и поднес её руку к губам, легко и нежно, почти по-отечески поцеловав её.
– Не помнишь что?
Она покачала головой.
– Не знаю.
– Ты помнишь, как пришла сюда в библиотеку?
Она кивнула.
– Ты помнишь, как начался ливень?
Она закрыла глаза, выглядя так, будто открытие глаз от нее требовало изрядной доли энергии.
– Он все еще льет.
Энтони кивнул. Да, действительно. Капли дождя по-прежнему барабанили в окно, но прошло уже почти пятнадцать минут с момента последней вспышки молнии.
Она посмотрела на него с отчаянием в глазах.
– Я не могу…- Я не…
Энтони сжал ее руку.
– Ты не должна ничего говорить.
Он почувствовал, как ее тело затряслось и постепенно расслабилось, затем услышал ее шепот.
– Спасибо тебе.
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой.
Она прикрыла глаза - не так сильно, как прежде - и кивнула.
Он улыбнулся, даже зная, что она его не видит. Но, возможно, она могла услышать, что он улыбается по его голосу.
– Давай подумаем, - размышлял он, - О чем я могу тебе рассказать?
– Расскажи мне о своем доме, - прошептала она.
– Об этом доме? - удивленно спросил он.
Она кивнула.
– Хорошо, - ответил он, чувствуя себя донельзя довольным, что она захотела узнать про эту груду камней, которая так много значила для него.
– Я вырос здесь, думаю, ты знаешь об этом.
– Твоя мама рассказала мне.
Энтони почувствовал что-то разгорающееся теплое и мощное в его груди, когда она заговорила.
Он сказал ей, что она не должна говорить и она, очевидно, была благодарна за это, но сейчас, она сама захотела принять участие в разговоре. Конечно, это подразумевает то, что она чувствует себя все лучше.
Если бы она открыла глаза, и они не сидели под столом, их беседа могла выглядеть вполне нормальной. Он ошеломлен был тем, как ему захотелось утешать и защищать её, холить и лелеять.
– Я рассказывал тебе, как мой брат утопил любимую куклу моей сестры? - спросил он.
Она покачала головой, затем вздрогнула, когда усилился ветер, и капли дождя забарабанили сильнее по окну. Но она подняла подбородок и тихо сказала:
– Расскажи что-нибудь о себе.
– Хорошо, - медленно произнес Энтони, стараясь игнорировать непонятное и неудобное чувство, разгоравшееся в его груди. Ему было гораздо легче рассказать о многих своих родных братьях и сестрах, чем рассказать ей о себе.
– Лучше расскажи еще о своем отце.
Он замер. - О моем отце?
Она улыбнулась, но также поразился, когда она заметила:
– У тебя должен быть отец.
Энтони почувствовал напряжение в горле. Он не часто говорил о своем отце со своей семьей, а уж о посторонних и речи не шло. Он сказал сам себе, что много воды утекло с тех пор; Эдмунд был мертв в течении более чем десяти лет. Но правда была в том, что бывают раны, которые сильно болят, независимо от времени. А некоторые раны не заживают, даже за десять лет.
– Он…Он был великим человеком, - мягко сказал он. - Хорошим отцом. Я очень сильно любил его.
Кэйт повернулась к нему, чтобы посмотреть в его лицо, впервые с тех пор, как он сам повернул ее голову за подбородок.
– Твоя мать говорит о нем с большой привязанностью. Вот почему я спросила.
– Мы все сильно любили его, - просто сказал он.
Он повернул голову и смотрел поперек комнаты. Его глаза сосредоточились на ножке стола, но он не видел ее. Он сейчас не видел ничего, кроме воспоминаний, возникающих у него в памяти.
– Он был самым прекрасным отцом, о котором любой мальчишка мог мечтать.
– Когда он умер?
– Одиннадцать лет назад. Летом. Когда мне исполнилось восемнадцать. Перед тем, как я уехал в Оксфорд.
– Это самое трудное время для человека, чтобы потерять отца, - пробормотала она.
Он резко повернулся и посмотрел на неё.
– Любое время самое трудное, когда теряешь отца.
– Конечно, - быстро согласилась она, - Но есть некоторые моменты времени, худшие, чем другие, я думаю. И конечно время это отличается у мальчиков и у девочек. Мой отец скончался пять лет назад, и я до сих пор тоскую о нем, но не думаю, что это было бы то же самое для юноши.
