– Энтони?!
Его голова дернулась. Кэйт села на кровати, позевывая. Даже в тусклом свете было видно смущение, застывшее в ее глазах. И боль.
– С тобой все хорошо?
Он кивнул.
– Тогда почему ты пытаешься просунуть свою ногу в рукав рубашки?
Он посмотрел вниз, и громко выругался, чего он никогда прежде не делал в присутствие женщины. Он смял рубашку, и швырнул ее комком на пол, энергично натянул брюки.
– Куда ты? - спросила Кэйт с тревогой.
– Я должен идти, - нечленораздельно промычал он.
– Прямо сейчас?
Он не ответил, потому что не знал, что ответить.
– Энтони? - она слезла с кровати, и подошла к нему, протягивая руку.
Но прежде чем ее рука коснулась его щеки, он дернулся как от удара, и резко отступил назад. Он увидел боль в ее глазах, боль из-за того, что он отпрянул от нее. Но он знал, если он сейчас почувствует ее нежность, он потеряет себя.
– Черт подери, - выругался он, - Проклятый ад, где мои рубашки?
– В твоей комнате в шкафу, - нервно ответила она, - Там же, где и всегда.
Он последовал туда за своей рубашкой, неспособный вынести ее голос, и боль, явно слышимую в нем. Независимо оттого, что она говорила, он продолжал слышать ее голос, произносящий слова: всегда и навсегда.
И это убивало его.
Когда он появился из своей комнаты, одетый в пальто и ботинки, Кэйт стояла возле кровати, и в тревожном волнении никак не могла завязать голубой пояс на своем пеньюаре.
– Я должен идти, - невыразительно сказал он.
Она открыла рот, но не издала не звука, он стоял и ждал, что она скажет, неспособный двинуться с места, пока не услышит ее голос.
– Когда ты вернешься? - наконец спросила она.
– Завтра.
– Это…хорошо.
Он кивнул.
– Я не могу находиться здесь, - выпалил он, - Мне необходимо выйти.
Она судорожно сглотнула.
– Да, - тихо произнесла она, - Ты и так сказал очень много.
И затем, не взглянув на нее и не взяв ключа, он ушел.
Кэйт медленно подошла к кровати, и уставилась на нее. Так или иначе, казалось неправильным лежать в этой кровати, укрывшись одеялом, одной, без него, не чувствовать его объятий и теплого дыхания. Она подумал, что должна кричать и плакать, но глаза были сухие. Она подошла к окну, и отдернула шторы, посмотрела из окна, удивляясь своей мысленной просьбе о грозе. Энтони ушел, она была уверена, что он вернется рано или поздно, только не было уверена насчет их отношений.
И она поняла, что ей необходимо что-то - ей нужна гроза - чтобы доказать себе, что она сама может быть сильной.
Она не хотела быть одной, но у нее нет выбора в этом вопросе. Энтони выглядел настроенным держать между ними дистанцию. Были ли у него свои какие-то демоны - демоны, которые, как она боялась, показывались в ее присутствие.
Но если судьбой ей предназначено быть одной, даже имея мужа, она будет одной и будет сильной. Слабостью, подумала она, прислонившись лбом к гладкому холодному стеклу, невозможно добиться кого-либо или чего-либо.
* * *
Энтони не имел, ни малейшего представления, как он выбрался из дома, но так или иначе, он оказался снаружи, легкой походкой идя через небольшой туман, который висел в воздухе. Он пересек улицу, не зная, куда он идет и зачем, лишь зная, что ему нужно быть, как можно дальше от дома. Но когда он оказался на противоположной стороне улице, какой-то дьявол, сидящий в нем, заставил его поднять голову и посмотреть в окна его спальни.
Он не должен был увидеть ее, мелькнула глупая мысль. Она должна быть в постели, шторы должны быть задернуты, а он вообще должен быть на полпути к клубу в этот момент.
Но он увидел ее и, тупая боль в его груди стала острее, злее, и неумолимее. Ему казалось, будто его сердце было разрезано ножом - и у него было тревожное ощущение, что рука, держащая нож - его собственная.
Он смотрел на нее в течение минуты - а может быть и целого часа. Он не думал, что она видела его; ничто в ее положение у окна, не дало понять, что она увидела его. Она была далеко от него, но ему показалось, что она стоит у окна с закрытыми глазами. Возможно, надеясь, что не будет грозы, подумал он, глядя на темное небо. Она наверно думает о своей неудаче. Туман конденсировался на его руках и лице, и возможно, скоро пойдет дождь.
Он знал, что должен уйти отсюда подальше, но что-то удерживало его на месте. Даже после того, как она отошла от окна, он остался на месте, наблюдая за домом. Тягу вернуться домой к ней было невозможно отрицать. Он хотел вбежать в дом, упасть перед ней на колени, и просить прощения. Он хотел подхватить ее на руки, отнести в постель, и заниматься с ней любовью до тех пор, пока первые полосы рассвета не появятся на небе. Но он знал, что он не может сделать ни одной из этих вещей.
Или может быть, это значило, что он не должен их делать. Он сам толком не знал.
Таким образом, после того, как он простоял на одном месте, почти целый час; после того, как пошел накрапывать дождь; после того, как поднялся холодный ветер, Энтони, наконец, ушел оттуда.
Он ушел, не чувствуя ни холод, ни дождь, который становился все сильнее и сильнее.
Он ушел вообще ничего не чувствую.
Глава 21
Долгое время шептали, что лорд и леди Бриджертон были вынуждены жениться, но даже если это и правда, ваш автор отказывается верить в то, что у них брак заключен не по любви.
Светская хроника Леди Уислдаун, 15 июня 1814
Это странно, думала Кэйт, глядя на утреннюю трапезу, наложенную на стол в маленькой столовой, как можно чувствовать зверский голод, и при этом вообще не иметь аппетита. Ее живот урчал и бурлил, требуя немедленно поесть, и при этом все - начиная от яиц, булочек и заканчивая бутербродами с лососем и бекон - все выглядело ужасным.
С удрученным вздохом, она взяла треугольный тост, уселась на стул, и макнула тост в свой чай.
Энтони не пришел домой вчера вечером.
Кэйт погрызла немного тост, затем положила его обратно. Она надеялась, что он, по крайней мере, вовремя явится сегодня на завтрак. Она задержала завтрак так долго, как смогла - сейчас почти одиннадцать, а она обычно ела в девять - но ее муж так и не пришел домой.
– Леди Бриджертон?
Она мигнула и подняла голову. Лакей стоял перед ней, держа конверт, цвета свежих сливок.
– Это пришло для вас, несколько минут назад, - сказал он.
Кэйт пробормотала благодарности и взяла конверт, который был хорошо запечатан бледно-розовым сургучом. Поднеся его к глазам, она увидела на нем инициалы: ЭОБ. Это от Энтони? Или, скорее всего от Элоизы, которая так любит писать?
