Он не может жениться на Софи, но это не означает, что они не могут быть вместе. Они должны пойти на компромисс, потому что вдвоем будут гораздо счастливее, чем поодиночке.
– Софи, - начал Бенедикт, - я понимаю, ситуация сложная…
– Не нужно, - прервала она его, и голос ее прозвучал едва слышно.
– Если бы ты только выслушала меня…
– Прошу тебя, не надо!
– Но ты не…
– Перестань! - крикнула Софи.
Она сидела, зябко обхватив себя за плечи. Бенедикт понимал, как ей тяжело, но он любит ее, она ему нужна, и он обязан заставить ее понять.
– Софи, я знаю, ты согласишься, если…
– Я не хочу, чтобы у меня был незаконнорожденный ребенок! - воскликнула Софи и встала с кровати, крепко придерживая одеяло, чтобы оно не сползло. - Я никогда на это не пойду! Я люблю тебя, но не настолько. Я никого никогда настолько не полюблю!
Взгляд Бенедикта упал на ее живот.
– Уже может быть слишком поздно говорить такие слова, Софи.
– Я знаю, - тихо сказала она. - И меня это угнетает.
– Это всегда бывает, когда о чем-то жалеешь. Софи отвернулась.
– Но я не жалею о том, что мы с тобой занимались любовью. Хотела бы жалеть, но не жалею. Не могу.
Бенедикт изумленно уставился на нее. Он силился, но никак не мог понять, почему она так решительно отказывается стать его любовницей и иметь от него детей и в то же время не сожалеет о том, что они занимались любовью.
– Если у нас не будет ребенка, - тихо проговорила Софи, - я буду считать, что мне крупно повезло, и не стану больше искушать судьбу.
– Зато ты будешь искушать меня, - ухмыльнулся Бенедикт, ненавидя себя за эту ухмылку.
Софи не обратила ни на его слова, ни на него самого никакого внимания. Поплотнее завернувшись в одеяло, она вперилась невидящим взглядом в картину на стене.
– У меня останутся воспоминания, которыми я буду дорожить всю жизнь. Наверное, поэтому я и не сожалею о том, что мы сделали.
– Но воспоминания не согреют тебя по ночам.
– Да, - грустно согласилась Софи. - Но их у меня никто не отнимет.
– Ты трусиха, - укорил ее Бенедикт. - Боишься превратить эти воспоминания в реальность.
Софи круто обернулась.
– Нет, я не трусиха, - спокойно проговорила она, хотя Бенедикт сверлил ее мрачным взглядом. - Я незаконнорожденная. И прежде чем ты скажешь, что тебе это безразлично, позволь тебе заметить, что мне не безразлично. Равно как и всем остальным. Не прошло и дня, чтобы кто-нибудь не напомнил мне о моем низком происхождении.
– Софи…
– Если у меня будет ребенок, - голос Софи дрогнул, - знаешь, как я буду его любить? Больше всего на свете, больше жизни. Разве я могу причинить боль собственному ребенку, такую же, какую причинили мне?
– Ты хочешь сказать, что ты не признала бы собственного ребенка?
– Конечно, нет!
– Тогда он не будет испытывать такую же боль, какую испытала ты, - пожал плечами Бенедикт. - Потому что я его тоже признаю.
– Ты не понимаешь, - прошептала Софи и всхлипнула. Бенедикт сделал вид, что не услышал.
– Так, значит, твои родители тебя отвергли? Я прав?
Софи грустно улыбнулась:
– Не совсем. Правильнее будет сказать, на меня не обращали внимания.
– Софи, - порывисто проговорил Бенедикт, подходя к ней и заключая ее в объятия, - тебе вовсе не обязательно повторять ошибки своих родителей.
– Я знаю, - печально сказала Софи, не вырываясь из его объятий, но и не прижимаясь к нему. - И поэтому я не могу стать твоей любовницей. Я не хочу прожить такую же жизнь, какую прожила моя мама.
– Ты и не…
– Говорят, дураки учатся на своих ошибках, - решительно прервала его Софи, - а умные - на чужих. - Она высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом. - Мне хочется считать себя умной. Пожалуйста, не отнимай этого у меня.
В глазах ее затаилась отчаянная боль. Такая острая, что Бенедикт даже отшатнулся.
– Мне нужно одеться, - Софи отвернулась. - Думаю, тебе лучше выйти.
Несколько секунд Бенедикт молча смотрел ей в спину, а потом сказал:
– Я мог бы заставить тебя изменить свое мнение. Мог бы поцеловать тебя, и ты бы…
– Нет, не мог бы, - ответила Софи, не оборачиваясь.
– Нет, мог бы!
– Если ты сейчас станешь меня целовать, то потом себя возненавидишь.
Секунду помешкав, Бенедикт вышел и захлопнул за собой дверь.
А Софи отбросила дрожащими руками одеяло и, упав на софу, залилась горючими слезами.
Глава 18
"В нынешнем сезоне мамашам, имеющим дочерей на выданье, практически нечем поживиться: женихов почти не осталось. Два самых завидных жениха 1816 года - герцог Эшборн и граф Макклесфилд - в том же году женились.
Положение усугубляется еще тем, что двое неженатых братьев Бриджертонов - Грегори не в счет, поскольку ему всего шестнадцать и его вряд ли можно отнести к разряду женихов, - весьма редко появляются в обществе. Как стало известно автору этих строк, Колина в настоящее время нет в городе. По слухам, он находится либо в Уэльсе, либо в Шотландии (хотя зачем он отправился либо в Уэльс, либо в Шотландию в середине сезона, никому, похоже, не известно). История с Бенедиктом еще более загадочна. По всей вероятности, он сейчас в Лондоне, однако почему-то игнорирует все великосветские балы и вечера, предпочитая им, видимо, менее светские мероприятия.
Хотя по правде говоря, автор этих строк не имеет права упрекать вышеупомянутого мистера Бриджертона в распущенности. Если полученные сообщения соответствуют действительности, за последние две недели большую часть времени сей господин провел в своем доме на Брутон-стрит.
А поскольку нет никаких слухов о том, что он болен, автор этих строк осмеливается выдвинуть предположение: мистер Бриджертон наконец-то пришел к выводу, что лондонский сезон невероятно скучен и не стоит того, чтобы тратить на него время.
Можно лишь похвалить вышеупомянутого господина за сообразительность".
"Светские новости от леди Уислдаун", 9 июня 1817 года
Софи не видела Бенедикта целых две недели и никак не могла решить, радоваться этому, удивляться или испытывать по этому поводу разочарование. В эти дни она вообще ходила сама не своя и мало что понимала.
Она была уверена, что приняла правильное решение, в очередной раз отказавшись от предложения Бенедикта, хотя сделать это ей было непросто: слишком она его любила. Однако ее положение незаконнорожденной принесло ей столько страданий, что она ни за что на свете не стала бы подвергать таким мукам ребенка, да еще собственного. Значит, она обречена никогда не иметь детей.
