Но все равно съела.
Глава 20
Спустя несколько дней, вернувшись из похода по магазинам с Элоизой, Гиацинтой и Фелисити, Пенелопа обнаружила мужа в кабинете за письменным столом. Он сидел, углубившись в чтение какой-то книги или тетради.
– Колин?
Он резко вскинул голову. Должно быть, он не слышал ее приближения, что было удивительно, поскольку она не пыталась приглушить свои шаги.
– Пенелопа, – сказал он, поднявшись на ноги, когда она вошла, – как прошло твое… э-э… то, чем ты занималась?
– Покупками, – улыбнулась Пенелопа. – Болталась по магазинам.
– Ах да, конечно. – Он слегка качнулся на каблуках. – Что-нибудь купила?
– Шляпку, – ответила она, испытывая соблазн, добавить «и три бриллиантовых кольца» только для того, чтобы убедиться, что он ее слушает.
– Отлично, отлично, – отозвался Колин, которому явно не терпелось вернуться к прерванному занятию.
– Что ты читаешь? – поинтересовалась она.
– Ничего, – машинально откликнулся он и после короткой заминки добавил: – Вообще-то я просматривал одни из своих дневников.
Его лицо приняло странное выражение, сконфуженное и одновременно вызывающее, словно он был смущен, что его застали за этим занятием, и вместе, с тем желал, чтобы она продолжила расспросы.
– Можно взглянуть? – осторожно спросила Пенелопа.
Казалось невероятным, что Колин может чувствовать себя неуверенно в какой бы то ни было ситуации. Однако, любое упоминание о дневниках, делало его уязвимым, что было и необычно… и трогательно.
Долгие годы Пенелопа считала Колина олицетворением счастья и хорошего настроения. Уверенный в себе, красивый, остроумный, он был любимцем общества. Как чудесно быть Бриджертоном, часто думала она.
Сколько раз, вернувшись домой после чаепития с Элоизой и ее семьей, она лежала на своей постели, сожалея, что не родилась в семье Бриджертонов. Жизнь так легка для них! Умные, привлекательные и богатые, они казалось, пользовались всеобщей любовью.
И были такими милыми, что она не могла даже завидовать им. Что ж, теперь она сама Бриджертон, если не по рождению, то в силу замужества. И ее жизнь действительно стала лучше – правда, не вследствие грандиозных перемен в ней самой, а потому, что она безумно влюблена в своего мужа и, благодаря какому-то невероятному чуду, он отвечает ей тем же.
Но жизнь не бывает совершенной и для таких, как Бриджертоны.
Даже Колин – золотой мальчик с неотразимой улыбкой и бесшабашным нравом – имеет свои уязвимые места. Его терзают несбывшиеся, мечты и тайные страхи. Как несправедлива она была, когда, размышляя над его жизнью, отказывала ему в праве иметь слабости.
– Мне незачем читать все, – успокоила его Пенелопа. – Может, пару коротких отрывков. По твоему выбору. Что-нибудь, что тебе особенно нравится.
Колин уставился на открытую тетрадь с таким видом, словно текст был написан по-китайски.
– Даже не знаю, что выбрать, – сказал он. – Все в общем-то одинаково.
– Не может быть. Я понимаю это лучше, чем кто-либо другой. Я… – Пенелопа осеклась, оглянувшись на открытую дверь, и поспешно закрыла ее. – Я написала бесчисленное множество заметок, – продолжила она, – и, уверяю тебя, они все разные. Некоторые мне ужасно нравились. – Она ностальгически улыбнулась, вспомнив удовлетворение и восторг, которые охватывали ее каждый раз, когда ей удавалось написать что-нибудь особенно удачное. – Это так здорово. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Колин покачал головой.
– Чувство, которое испытываешь, – попыталась объяснить она, – когда понимаешь, что точно выразила свою мысль, что нашла именно те слова, которые нужны. Чтобы, его пережить, нужно просидеть бог знает сколько времени, тупо уставившись на чистый лист бумаги без единой мысли в голове.
– Мне это знакомо, – сказал он.
Пенелопа подавила улыбку.
– Я в этом не сомневаюсь. Ты замечательный писатель, Колин. Я поняла это, как только прочитала твои записи.
В глазах Колина отразилась тревога.
– Только тот отрывок, о котором ты знаешь, – заверила его она. – Я бы никогда не стала читать твой дневник без разрешения, – Пенелопа покраснела, вспомнив, что именно так она и поступила, прочитав о его путешествии на Кипр. – Теперь, во всяком случае, – добавила она. – Но он очень хорошо написан. Просто замечательно, и в глубине души ты сам это понимаешь.
Он молча смотрел на нее. У него был такой вид, словно он не знает, что сказать. Такое выражение Пенелопа видела на множестве лиц, но никогда на лице Колина. Это было так странно и непривычно, что ей захотелось плакать. Она подавила желание стиснуть его в объятиях, охваченная жгучей потребностью вернуть улыбку на его лицо.
– Наверняка у тебя были такие моменты, – настойчиво сказала Пенелопа, – когда ты чувствовал, что написал что-то стоящее. – Она с надеждой смотрела на него. – Правда?
Колин не ответил.
– Я знаю, что были, – сказала она. – Нельзя быть писателем и не испытывать этих ощущений.
– Я не писатель, – отозвался он.
– Конечно же, писатель. – Пенелопа сделала жест в сторону дневника. – И вот доказательство. – Она шагнула вперед. – Колин, пожалуйста. Можно я прочитаю еще немножко?
Впервые она видела Колина в нерешительности и сочла это своей небольшой победой.
– Ты прочитал почти все, что я написала, – напомнила она. – Будет только справедливо, если…
Пенелопа замолчала, увидев выражение его лица. Она не знала, как его описать, не считая того, что оно стало непроницаемым и совершенно неприступным.
– Колин? – шепнула она.
– Я бы предпочел оставить все как есть, – бросил он. – Если ты не возражаешь.
– Конечно, нет, – сказала Пенелопа, но они оба знали, что это ложь.
Колин не двигался и молчал, так что ей ничего не оставалось, кроме как удалиться под благовидным предлогом, оставив его стоять посреди комнаты, бесцельно уставившись на дверь.
Он обидел ее.
И что самое скверное, она убеждена, что он стыдится ее. Конечно, он сказал бы ей, что это полная ерунда, но вряд ли она поверила бы, ведь он так и не смог заставить себя признаться, что просто завидует.
Проклятие, он и сам бы себе не поверил! Наверняка у него был не слишком искренний вид. Может, он и не лгал в прямом смысле этого слова, но определенно утаивал правду, что заставляло его чувствовать себя неловко.
Но когда Пенелопа напомнила ему, что он прочитал все, что она написала, его захлестнуло какое-то мрачное недоверчивое чувство.
