Он прочитал все, что она написала только потому, что она опубликовала свои произведения. А его творческие потуги томятся, заключенные в его дневниках, где их никто не может увидеть.
Какой смысл записывать свои мысли и наблюдения, если их никто и никогда не прочитает? Кому нужны слова, которые никогда не будут услышаны?
Он и не думал публиковать свои дневники, пока Пенелопа не предложила это несколько недель назад. Зато, теперь эта мысль занимала Колина днем и ночью. Но его терзали всевозможные страхи. Что, если никто не пожелает печатать его труды? Что, если его напечатают только потому, что он принадлежит к богатой и влиятельной семье? Более всего на свете Колину хотелось быть личностью, которую ценили бы за его достижения, а не за знатное имя или приятные манеры.
Но была еще одна причина его боязни опубликовать дневники: они могут никому не понравиться.
Как он это вынесет? Как сможет жить после такого удара?
Неужели это хуже, чем оставаться тем, кем он является сейчас?
Позже вечером, после того как Пенелопа выпила чашку чаю, бесцельно побродила по спальне и наконец прилегла на постель с книгой, которую никак не могла заставить себя читать, появился Колин.
Он ничего не сказал, просто стоял и улыбался – правда, не обычной своей улыбкой, мальчишеской и бесшабашной, побуждавшей улыбнуться в ответ.
Это была едва заметная улыбка, смущенная и… извиняющаяся.
Пенелопа положила книгу на живот обложкой вверх.
– Можно? – спросил Колин, указывая на пустое место рядом с ней.
Пенелопа поспешно подвинулась.
– Конечно, – ответила она, переложив книгу на ночной столик у кровати.
– Я отметил несколько отрывков, – сказал он, протянув ей тетрадь, после того как пристроился на краешке постели. – Если ты согласна прочитать их, – он покашлял от смущения, – и высказать свое мнение, – он снова кашлянул, – я был бы признателен.
Пенелопа посмотрела на тетрадь, элегантно переплетенную в розовую кожу, затем на Колина. Лицо его было серьезным, взгляд сосредоточенным, и, хотя он был абсолютно неподвижен – не жестикулировал и не ерзал, – она знала, что он нервничает.
Чтобы Колин нервничал? Она и представить себе не могла, что такое возможно.
– Для меня это большая честь, – вымолвила она, осторожно вытащив тетрадь из его пальцев. Некоторые страницы были отмечены закладками, и она открыла одну из них.
«14 марта 1819 года Впечатления о Шотландском нагорье»
– Это когда я навещал Франческу в Шотландии, – сообщил Колин.
Пенелопа наградила его укоризненной улыбкой, призывающей к терпению.
– Извини, – пробормотал он.
«Казалось бы – во всяком случае, уроженцу Англии, – что здешние холмы и долины, должны радовать глаз своей яркой зеленью. В конце концов, Шотландия располагается на том же острове и по всем параметрам должна страдать от тех же дождей, что нещадно поливают Англию.
Как мне сказали, эти холмистые пространства тускло-коричневого цвета называются пустошами. Дикие, пустынные места, почти лишенные красок. И тем не менее они трогают душу».
– Я написал это, когда забрался довольно высоко в горы, – пояснил Колин. – Внизу и около озер совсем другая картина.
Пенелопа подняла глаза, наградив его очередным укоризненным взглядом.
– Извини, – снова буркнул он.
– Может, тебе будет удобнее, если ты не будешь нависать над моим плечом? – предложила она.
Он непонимающе посмотрел на нее.
– Думаю, ты это уже не раз читал. Так что тебе незачем читать это сейчас. – Пенелопа выдержала паузу и, не дождавшись никакой реакции, уточнила: – Через мое плечо.
– О! – Он несколько отстранился. – Извини.
Она посмотрела на него с явным сомнением.
– Думаю, тебе лучше пересесть.
Явно пристыженный, Колин поднялся с постели и плюхнулся в кресло в дальнем конце комнаты, привычно скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая ногой по полу.
– Колин!
Он вскинул голову, искренне удивленный.
– В чем дело?
– Перестань притоптывать!
Колин уставился на свою ногу как на какой-то чужеродный предмет.
– Разве я притоптывал?
– Да.
– О! – Он крепче скрестил руки на груди. – Извини. Пенелопа снова сосредоточилась на чтении.
Тук, тук…
Она вздернула голову.
– Колин!
Он твердо поставил ноги на ковер.
– Вот черт! Я даже не сознавал, что делаю. – Он откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, однако не казался расслабленным, вцепившись пальцами в обивку.
Пенелопа задержала на нем взгляд, чтобы убедиться, что он действительно способен сидеть тихо.
– Я больше не буду, – заверил он ее. – Обещаю.
Она смерила его последним оценивающим взглядом, прежде чем вернуться к отрывку, который читала.
«Принято считать, что шотландцы как народ презирают англичан, и это истинная правда. Но по отдельности они весьма сердечны и дружелюбны, охотно угостят вас стаканчиком виски, пригласят за стол и предложат ночлег. Компания англичан – как, впрочем, и любой англичанин, облаченный в мундир, – не встретит теплого приема в шотландской глубинке. Но случись вам в одиночку забрести в деревенскую таверну, местные жители примут вас с распростертыми объятиями.
Именно это произошло со мной в Инверери, небольшом городке на берегу озера Лох-Файн. Спроектированный Робертом Адамом по указанию герцога Аргайла, решившего перенести поселение поближе к новому замку, он расположен у самой воды и поражает аккуратными рядами беленых домиков, пересекающимися под прямыми углами. (Признаться, довольно необычное зрелище для того, кто вырос среди хитросплетения лондонских улиц.)
Я ужинал в отеле, наслаждаясь отличным виски, вместо обычного эля, который подают в подобных заведениях в Англии, когда вдруг сообразил, что не имею ни малейшего понятия о том, как добраться до следующего пункта назначения, и не знаю, сколько времени на это потребуется. Эти вопросы я адресовал хозяину (некоему мистеру Кларку), объяснив, что хотел бы посетить замок Блэр, К моему изумлению и замешательству, все посетители таверны тут же включились в обсуждение.
– Замок Блэр? – зычно отозвался мистер Кларк, громогласный мужчина, похоже, не способный говорить нормальным голосом. – Ну, если вы хотите попасть в замок Блэр, вам нужно взять курс на запад, к Питлочри, а оттуда повернуть на север.
Совет был встречен одобрительным гулом – и не менее громкими возгласами, выражавшими несогласие.
