– Неужели мне предстоит несколько недель являть собой столь страшное зрелище? - поморщилась Элоиза.
– Недель? - пожал плечами Филипп. - Думаю, все пройдет гораздо быстрее!
– Рассказывайте это другим! - Элоиза недоверчиво посмотрела на него. - У меня все-таки есть братья, так что на синяки я в свое время насмотрелась. Помню, Бенедикт однажды пару месяцев ходил с синяком…
– А что с ним случилось? - полюбопытствовал Филипп.
– Честно говоря, причиной тому был другой наш брат.
– Дальше можете не рассказывать, - усмехнулся он. - У меня у самого был брат…
– Понимаю. Да, парни порой бывают невыносимы. - В голосе Элоизы, тем не менее, Филипп уловил нотки нежности к братьям.
– И все-таки, я думаю, вам недолго придется ходить с синяком, - повторил он, помогая ей встать и подойти к умывальнику.
– Как знать… - Элоиза зачерпнула пригоршню воды и ополоснула лицо.
– Мне кажется, - заявил Филипп, - стоит все-таки пригласить вам компаньонку.
– Да, вы упоминали о ней в вашем письме. Но я об этом почти забыла.
– А я нет.
Взяв полотенце, Элоиза осторожно вытерлась.
– Простите, - проговорила она, - в этом, конечно, моя вина.
– В чем? - не понял Филипп.
– Я так торопилась покинуть Лондон, что не подумала о том, что вам надо было подготовиться к моему приезду.
Филипп насторожился. “Так торопилась покинуть Лондон?” Почему? Может быть, она чего-то недоговаривает? На Элоизу, во всяком случае, на тот ее образ, что успел у него сложиться - открытую, бесхитростную, разговорчивую, если не болтливую, - это вовсе не было похоже, но как знать… Может быть, дома у нее случилось что-то, что заставило ее все бросить и бежать к человеку, с которым она никогда до этого не встречалась?
– Я уже отправил письмо своей двоюродной бабушке, - сообщил Филипп, помогая Элоизе снова добраться до кровати, хотя девушка явно хотела обойтись без его помощи, - вчера утром, вскоре после того, как вы появились. Но думаю, приехать она сможет никак не раньше чем в четверг. Живет она, правда, не очень далеко отсюда - в Дорсете, но она не из тех, кто способен мгновенно сняться с места. Ей надо собраться, упаковать вещи… ну, знаете, - Филипп неопределенно помахал рукой в воздухе, - как обычно женщины…
– Четверг уже скоро, - кивнула Элоиза, - всего через четыре дня. Да и нельзя сказать, чтобы мы здесь были совсем одни - у вас столько слуг…
– Тем не менее, - заявил Филипп, - если о вашем визите ко мне, не дай Бог, прослышат какие-нибудь злые языки, ваша репутация может пострадать.
Глубоко вздохнув, Элоиза пожала плечами:
– Что случилось, то уже случилось. К тому же если я вернусь домой в таком виде… - Она показала на свой злополучный синяк.
Филипп рассеянно кивнул, снова задумавшись. Почему эта девушка словно бы совершенно не дорожит своей репутацией? Филипп мало вращался в свете, но, насколько он знал, большинство незамужних женщин - как молодых, так и старых, - очень дорожат ею…
Она не дорожит своей репутацией… Она вдруг срывается с места и едет к нему… На минуту у Филиппа мелькнула мысль: а вдруг репутация этой девицы уже подпорчена и ей теперь просто нечего терять?
Но эта непрошеная мысль тут же сменилась новой: а должно ли, собственно, его это волновать?
Филипп нахмурился, раздумывая над этим вопросом. В конце концов, цель его абсолютно прозрачна: ему нужна мачеха для детей и хозяйка в доме. А чистота, романтика, идеалы - всю эту дребедень он оставляет зеленым юнцам.
Мужчине его возраста, за плечами которого уже один брак, не до цветочков-лепесточков, не до клятв в любви до гробовой доски. Все, что ему нужно, - это женщина, жизнь с которой была бы простой, спокойной и четко распланированной. Конечно, Филипп был рад обнаружить, что Элоиза Бриджертон недурна собой, даже способна вызвать у него весьма сильное сексуальное желание, но будь она даже страшнее горгоны Медузы, он готов был жениться и на такой - лишь бы она смогла стать практичной хозяйкой и хорошей заменой матери детям…
Если Элоиза и не девственница, то, при условии, что это все в прошлом и ему, Филиппу, она будет верна, это не должно его волновать. Не должно… почему же тогда все-таки волнует?
Как ни пытался уверить себя Филипп, что это ему безразлично, это беспокоило его - как беспокоит мелкий камешек, попавший в ботинок, или легкий насморк - вроде бы и пустяк, а все равно неприятно.
Как бы то ни было, Филиппа не покидало подозрение, что Элоиза что-то от него скрывает. Не обязательно нечто глобальное, может быть, и мелкое, но что-то здесь явно существовало.
Элоиза зашевелилась, устраиваясь поудобнее в постели.
– Может быть, мне лучше уйти? - предложил Филипп. - Вам, должно быть, нужен отдых?
– Может быть, и нужен, - вздохнула она, - но я не чувствую себя уставшей. Я только что встала, день еще только начинается - сейчас всего-то от силы восемь утра…
Филипп покосился на часы, стоявшие на тумбочке:
– Вообще-то уже девять.
– Разница невелика, - передернула плечами Элоиза. - Все равно день еще только начинается. - Она взглянула в окно. - И дождь, кажется, перестал…
– Может быть, вы хотите посидеть в саду? - предложил Филипп.
– Тогда уж лучше погулять по саду, - поправила она. - Я не люблю сидеть на одном месте. Но к прогулкам, думаю, я пока не готова - мое бедро еще болит. Пожалуй, все-таки стоит денек поваляться в кровати…
– Несколько дней, - уточнил он.
– Может, вы и правы, одного дня недостаточно. Но, боюсь, такого долгого бездельничанья я просто не выдержу.
Филипп улыбнулся. Да, Элоиза не из тех женщин, которые могут сидеть часами в своей комнате за книгой, вышиванием или за чем там еще женщины коротают время. Как не похоже это (слава Богу!) на Марину, которая из-за своей депрессии просто целыми днями ничего не делала…
– Что ж, мисс Бриджертон, - проговорил он, - если не хотите валяться, а гулять вам рановато, остается одно - действительно посидеть в саду. Возьмите, если хотите, какую-нибудь книжку…
В глазах Элоизы Филипп увидел разочарование. Он знал его причину - Элоиза явно надеялась, что он составит ей компанию. Филиппу же хотелось и остаться с ней, и в то же время оказаться где-нибудь подальше от Элоизы, чтобы всякий раз, когда взгляд его упадет на ее синяк, не казнить себя за то, что отшлепал своих детей. На душе у Филиппа было муторно оттого, что он был вынужден это сделать.
Хотя делал он это далеко не в первый раз (Филипп даже успел вычислить периодичность, с которой дети вытворяли свои фокусы, - примерно раз в две недели), прибегать к этой мере для Филиппа было едва ли не самой неприятной из всех его обязанностей. Однако он просто не знал, как еще подействовать на своих непослушных отпрысков. Филипп и так прощал им слишком много мелких шалостей. Когда же они приклеили волосы спящей гувернантки к подушке или когда перебили все горшки в его оранжерее - этого простить было никак нельзя. Правда, в случае с горшками близнецы пытались уверить его, что перебили их нечаянно, и, будь на месте Филиппа кто-то другой, он, возможно, и поверил бы им, но Филипп-то отлично знал, какими прекрасными актерами могут быть его дети.
