– Элоиза! - прошептал он.
Их губы слились в поцелуе, гораздо более страстном, чем тогда, ночью, в оранжерее. Филипп словно хотел вобрать в себя всю Элоизу - ее чувства, мысли, тело и душу. Ему казалось, что он умрет без нее, что она ему нужнее, чем пища, чем воздух…
Элоиза не могла бы назвать себя очень опытной в искусстве целоваться. Но она знала одно: как бы ни сложились дальше ее отношения с Филиппом, этот поцелуй она не забудет никогда.
Филипп притянул ее еще ближе к себе. Рука его двигалась по спине Элоизы, опускаясь ниже… Филипп прижимался к ней всем телом. У Элоизы перехватило дыхание - никогда еще у нее не было такой близости с мужчиной.
– Я хочу тебя, - прошептал он.
Губы Филиппа скользили по ее щеке, по шее, к ложбинке на груди… Они щекотали Элоизу - и эта щекотка была приятной, возбуждающей.
Элоизе казалось, что она тает от прикосновения его губ. Она уже не помнила, где она и для чего она здесь.
Единственное, что она знала, - это то, что она тоже хотела Филиппа. Элоиза была готова отдаться ему прямо здесь и сейчас, она чувствовала, что ничто - ни светские условности, ни девичья честь, ни то, что их могут увидеть дети, - не в силах остановить ее.
Ничто, кроме одного. Филипп сейчас не просто хочет ее - она нужна ему как средство, позволяющее избавиться от чего-то, что сейчас мучит его. А Элоизе не хотелось быть таким средством при всем ее сочувствии Филиппу.
Элоизе не хотелось выполнять роль средства. Она хотела сама по себе представлять для Филиппа ценность.
Усилием воли Элоиза заставила себя вырваться из сладких объятий.
– Филипп, нет! - прошептала она. - Не надо… не сейчас…
Элоизе казалось, что Филипп не отпустит ее так просто. Но он тут же опустил руки.
– Прости… простите, - пробормотал он. Филипп тяжело дышал и выглядел так, словно с трудом соображал, где он и что происходит. Трудно, однако, было сказать, что явилось причиной этого - головокружение от поцелуя или растерянность от бури эмоций, которую ему сегодня пришлось пережить: страх за детей, тяжелые воспоминания, внезапный приступ страсти…
– Не надо извиняться. - Элоиза попыталась оправить платье, хотя это было бесполезно - будучи мокрым до нитки, оно лишь липло к телу. В глубине души она понимала, что этот жест на самом деле попытка справиться со своим телом, с теми новыми, непривычными ощущениями, которые ему, этому телу, только что довелось испытать. К тому же Элоиза боялась, что, если она не займет свои руки хоть какой-то работой, они снова против ее воли потянутся обнимать Филиппа.
– Возвращайтесь в дом, - медленно, хриплым голосом произнес он.
Глаза Элоизы округлились от удивления:
– А вы разве не идете?
Филипп помолчал.
– Вы правы, - отрешенно проговорил он, наконец, - вы вряд ли замерзнете. Май как-никак…
– Да, но… - Элоиза запнулась, сама не зная, что собирается сказать. Ей хотелось услышать что-то от Филиппа, но тот снова замолчал.
Элоиза направилась к дому, но ее вдруг заставил обернуться голос Филиппа.
– Мне нужно подумать, - проговорил он.
– О чем? - Вопрос, может быть, и был невежлив, но Элоиза знала за собой привычку совать нос не в свое дело.
– Не знаю… - Филипп беспомощно пожал плечами. - Обо всем.
Молча кивнув, Элоиза продолжила свой путь. Но растерянный взгляд Филиппа еще долго преследовал ее.
Глава 9
…мы все скучаем по папе, особенно в такие дни. Но подумай о том, что тебе повезло больше, чем мне, - ты все-таки знал его целых восемнадцать лет. Я же мало помню его - была еще слишком мала. Больше всего я жалею о том, что отцу не суждено было увидеть меня взрослой - посмотрел бы, какой я стала.
Из письма Элоизы Бриджертон брату, виконту Бриджертону, по случаю десятой годовщины смерти их отца.
Элоиза нарочно опоздала в этот вечер к ужину. Не то чтобы намного - Элоиза терпеть не могла, когда кто-то приходит не вовремя. Но сейчас ей не хотелось прийти раньше Филиппа и гадать, нервно ломая пальцы, будет он на ужине или нет. Лучше уж появиться так, чтобы либо увидеть его за столом, либо понять, что он уже не придет. Ужин был назначен на семь, и Элоиза решила, что ей лучше всего прийти минут десять восьмого.
Когда Элоиза вошла в гостиную, которую она должна была пройти, прежде чем попасть в столовую, часы показывали ровно семь десять. К ее облегчению, Филипп стоял у окна и даже был облачен в вечерний фрак, может быть, и не последнего фасона, но вполне элегантный и очень неплохо на нем сидящий. Как уже успела заметить Элоиза, Филипп предпочитал одежду строгих черно-белых тонов. Носил ли он до сих пор траур по Марине или просто ему нравился такой стиль, как, скажем, братьям Элоизы, которые тоже не любили фраки ярких расцветок, несмотря на то что те были нынче в моде?
Взгляд Филиппа был обращен за окно, и Элоизе даже показалось, что он ее не заметил. Но тут Филипп обернулся и шагнул ей навстречу.
– Элоиза, - проговорил он, - я должен принести извинения за свое поведение у пруда.
Тон Филиппа был сдержанным, но взгляд его не мог обмануть Элоизу - в нем явно читалась страстная мольба о прощении.
– Не стоит извиняться, Филипп, - откликнулась она.
Элоиза задумалась. Для нее дело было не в том, чтобы прощать или не прощать Филиппа - простить его она была готова, - а в том, что она совершенно не понимала, что же, собственно, произошло тогда у пруда.
– Я был слишком возбужден… не отдавал себе отчета… Простите меня! - повторил он.
Элоиза молчала, пристально глядя на него. Она чувствовала, что Филипп пытается ей что-то объяснить - но какая-то причина мешала ему сделать это. Наконец, откашлявшись, он произнес:
– Дело в том, что в этом пруду едва не утонула Марина.
С губ Элоизы сорвался невольный вскрик. Она запоздало прикрыла рот рукой.
– Марина плохо плавала, - пояснил Филипп.
– Какая жалость! А вы…
Элоиза запнулась. Как задать свой вопрос, чтобы не показаться излишне любопытной и не обидеть Филиппа? Не сумев изобрести никакой обтекаемой формулировки, Элоиза спросила напрямую:
– А где в этот момент были вы?
– Я вытащил ее из пруда, - прозвучал ответ.
– Слава Богу, - облегченно вздохнула она. - Бедняжка, должно быть, перепугалась до смерти!
Филипп ничего не ответил - даже не кивнул.
Элоизе снова вспомнился отец, умерший, можно сказать, у нее на руках. Самым обидным было то, что она, Элоиза, ничем не могла ему помочь. Элоиза была не из тех, кто пассивно созерцает жизнь - она всегда была человеком действия. Ей нравился активный образ жизни, нравилось решать какие-то проблемы, давать людям советы, как им стоит себя повести в той или иной ситуации… Чаще всего, однако, это была просто игра. Но в тот момент, требовавший от Элоизы настоящего действия - в момент смерти отца, - она оказалась бессильна.
