– Ну хорошо, - сказала она, решив временно пойти на попятный. - Расскажи мне тогда что-нибудь ужасно безнравственное. Расскажи что-нибудь такое, что вызвало бы неодобрение Джона.
Это была игра, в которую они играли даже и в присутствии Джона, хотя тот всегда старался для виду выразить свое неодобрение. Правда, Франческа подозревала, что Джон получал от рассказов Майкла не меньше удовольствия, чем она сама. Едва с обязательными упрашиваниями было покончено, как он весь обращался в слух.
Не то чтобы Майкл рассказывал им столь уж многое. Он был достаточно благоразумен. Но рассказы его были полны намеков и полунамеков и всегда оказывались очень занимательными. Джон с Франческой никогда в жизни не променяли бы своего блаженства в законном браке на что-нибудь иное, но кто же откажется послушать о чужих оргиях и кутежах?
– Боюсь, что на этой неделе я еще не успел совершить ничего безнравственного, - сказал Майкл, и они повернули за угол, на Кинг-стрит.
– Это ты-то? Не может быть!
– Сегодня только вторник, - напомнил он ей.
– Да, но, если не считать воскресенья, которое, я уверена, ты не стал бы осквернять, - тут она бросила на него взгляд, который ясно говорил, что она совершенно уверена, что он успел нагрешить всеми возможными способами без всякого учета дней недели, - все равно остается понедельник, а человек может успеть очень многое за понедельник.
– Но не этот человек. И не в этот понедельник.
– Что же ты тогда делал?
После недолгого раздумья он ответил:
– Да ничего, в сущности.
– Это невозможно! - продолжала она дразнить его.
Он ничего не ответил, затем передернул плечами - жест, который странным образом всегда тревожил ее, - и сказал:
– Я не делал ничего. Ходил, разговаривал, ел, и только. Франческа порывисто сжала его руку.
– Обязательно надо подыскать тебе кого-то, - негромко сказала она.
Он повернулся и посмотрел на нее. Серебристый взгляд его странных светлых глаз поразил ее силой и глубиной чувства. И тут же все кончилось. Он снова стал самим собой. Но только Франческа заподозрила, что Майкл Стерлинг был совсем не тем человеком, каким он хотел казаться в глазах света.
Даже порой в ее глазах.
– Нам пора возвращаться. Становится прохладно, и потом, Джон голову с меня снимет, если я допущу, чтобы ты простудилась.
– Джон станет винить меня за мою глупость, и тебе это прекрасно известно, - сказала Франческа. - Нет, ты просто хочешь таким образом дать мне понять, что тебя ожидает женщина, наготу которой, вероятно, прикрывают одни только простыни.
Он обернулся к ней и усмехнулся. Это была совершенно безнравственная, дьявольская усмешка, и она поняла, почему половина большого света - то есть женская его половина - была без памяти влюблена в него, хотя у не го не было ни титула, ни состояния, ни имени.
– Ты, кажется, говорила, что желаешь чего-нибудь безнравственного? - спросил он. - Так, может, ты хочешь знать детали? Цвет простынь, например?
Она покраснела, к великой своей досаде. Хорошо хоть этого было не видно в ночной тьме.
– Надеюсь, не желтый, - сказала она, потому что не могла допустить, чтобы разговор закончился на смутившей ее реплике. - От желтого цвета лица кажутся блеклыми.
– Да не в свет же я собираюсь в этих простынях выходить, - заметил он.
– Тем не менее.
Он негромко засмеялся, понимая, что она сказала это только для того, чтобы последнее слово осталось за ней. И она уже было подумала, что он решил подарить ей эту маленькую победу, как вдруг, когда она только-только начала находить удовольствие в наступившем молчании, он сказал:
– Красные.
– Прошу прощения? - Но разумеется, она прекрасно поняла, что он имеет в виду.
– Красные простыни.
– Поверить не могу, что ты посвящаешь меня в подобные детали.
– Ты сама напросилась, Франческа Стерлинг. - Он посмотрел на нее сверху вниз. Одна прядь иссиня-черных волос падала ему на лоб. - Считай, что тебе повезло, так как я не собираюсь сообщать твоему мужу о твоем поведении - Джон никогда не стал бы беспокоиться из-за моего поведения, - сказала она.
Мгновение она думала, что он ничего не станет отвечать на это.
– Я знаю, - сказал он тоном, как ни странно, и мрачным, и серьезным. - Только поэтому я и позволяю себе дразнить тебя.
Она смотрела себе под ноги, опасаясь споткнуться на какой-нибудь колдобине, но, услышав этот серьезный тон, подняла глаза.
– Ты единственная из всех известных мне женщин, которая никогда не собьется с пути истинного, - сказал он, ласково коснувшись ее подбородка. - Ты представить себе не можешь, как меня это восхищает.
– Я люблю твоего двоюродного брата, - прошептала она. - Я никогда не предам его.
Он опустил руку.
– Я знаю.
Он выглядел очень привлекательно в лунном свете, и так очевидно было, что ему не хватает любви, что у нее сердце сжалось. Конечно, не было на свете женщины, которая смогла бы устоять перед ним, перед этим идеальным лицом и крупным, мускулистым телом. И всякий, кто взял бы на себя труд вглядеться пристальнее в его душу, легко увидел бы в нем то же, что и она, - добросердечного человека, способного на преданность и верную любовь.
Было в нем, разумеется, кое-что и от черта, но, как подозревала Франческа, это-то и привлекало к нему дам в первую очередь.
– Не пора ли нам?… - Майкл, вдруг ставший воплощением любезности, кивнул головой в направлении дома. Она вздохнула и повернула назад.
Спасибо, что прогулялся со мной, - заговорила она снова после того, как несколько минут они шли, не нарушая дружелюбного молчания. - Когда я говорила, что этот дождь просто сводит меня с ума, я не преувеличивала.
– Ты этого не говорила, - вырвалось у него. Он сразу же прикусил язык. Она сказала, что чувствовала себя не в своей тарелке, а не что дождь сводит ее с ума, но только последний педант или же безнадежно влюбленный заметил бы разницу.
– Не говорила? - Она чуть сдвинула брови. - Ну, значит, только подумала. Я что-то сегодня медленно соображаю. Свежий воздух был как нельзя более кстати.
– Счастлив был оказаться полезным, - ответил он галантно.
Она улыбнулась, и они стали подниматься по ступеням крыльца Килмартин-Хауса. Дверь отворилась, едва они достигли верхней ступени, - должно быть, дворецкий поджидал их возвращения. Майкл подождал, пока с Франчески снимут ее синий плащ.
– Может, останешься и выпьешь еще стакан виски, или ты должен уходить немедленно, так как опаздываешь на свидание? - спросила она, озорно поблескивая глазами.
Он бросил взгляд на часы в прихожей. Была половина девятого, и, хотя идти ему было некуда - не было никакой дамы, которая бы томилась, поджидая его, впрочем, он, и пальцем не шевельнув, мог бы найти себе подругу на сегодняшний вечер, и, наверное, так и поступит - не очень-то ему хотелось оставаться здесь, в Килмартин-Хаусе.
