– Как жаль, что я не говорю по-китайски, – пробормотал Гарет.
Она глянула на него – не то с нетерпением, не то с раздражением.
– Я также убеждена, что это последняя, окончательная зацепка. Любому, кто дошел до этой точки, придется приложить максимум энергии, и вполне возможно – денег, чтобы получить перевод. Не могла же она заставить пройти через это испытание дважды.
Гарет смотрел на незнакомые буквы и, казалось, что-то обдумывал.
– Ты не согласен? – настаивала Гиацинта.
– Ты наверняка согласна.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась она. – Это просто не... – Она запнулась, потому что до нее дошли его слова. – Ладно, положим, я согласна. Но мы оба можем согласиться с тем – в радости и в печали, – что я более изобретательна и хитра, чем любая женщина. А может быть, и мужчина.
Гарет подумал, не следует ли ему занервничать от ее слов «в радости и в печали»?
– Как ты думаешь, может, твоя бабушка была такая же... как я? – спросила Гиацинта, при этом выговорив конец фразы со вздохом, и Гарет понял, что она не такая спокойная, какой хочет казаться.
– Не знаю, – честно признался он. – Она умерла, когда я был еще маленьким семилетним мальчиком.
– Что ж. – Она нервно забарабанила пальцами по письменному столу. – Свои поиски мы начнем с того, что выясним, кто говорит по-словенски. Ведь должен же быть хотя бы один такой человек в Лондоне.
– Наверное, – сказал он лишь для того, чтобы угодить ей. Он не станет этого делать. Он уже поумнел. Но в том, что говорила Гиацинта, было что-то весьма привлекательное.
Как обычно, она его не разочаровала.
– А пока, – она деловым тоном, – нам следует вернуться в Клер-Хаус.
– И обыскать его сверху донизу? – Гарет спросил об этом так вежливо, чтобы ей стало понятно, что он считает ее сумасшедшей.
– Нет, конечно. Но мне кажется, что бриллианты спрятаны в ее спальне.
– И почему же тебе так кажется?
– А куда еще она могла их положить?
– В гардеробной, – предположил он, – в гостиной, на чердаке, в каморке дворецкого, в гостевой комнате, в еще одной гостевой комнате...
– Но где... – оборвала она его, – было бы разумнее спрятать их? До сих пор она намекала на помещения дома, куда редко заглядывал твой дед. Спальня – самое подходящее место.
Он смотрел на нее так долго, что она начала краснеть.
– Мы знаем, что он входил в ее спальню по крайней мере дважды.
– Дважды?
– Когда родились мой отец и его младший брат. Он погиб при Трафальгаре
[5]
, – пояснил он, хотя она не спрашивала.
– О! Мне очень жаль.
– Это было очень давно, но все равно спасибо. Она кивнула, словно не знала, что еще сказать.
– Ну?
– Ну, – тихо отозвался он.
– О, будь все проклято! Я этого не выдержу. Я не могу сидеть, ничего не делая. – Гарет хотел было что-то возразить, но Гиацинта еще не все сказала. – Я знаю, что должна молчать и что от добра добра не ищут, но я просто не могу. – У нее был такой вид, будто она хочет схватить его за плечи и как следует встряхнуть. – Ты понял?
– Ни единого слова.
– Я должна знать! Я должна знать, почему ты сделал мне предложение.
Говорить на эту тему ему не хотелось.
– Ты же сказала, что пришла сюда не для того, чтобы обсуждать моего отца.
– Я соврала. А ты на самом деле мне не поверил. Ведь так?
– Думаю, что не поверил.
– Я просто... я не могу... – Она заломила руки. Пряди волос выбились из-под шпилек, на лице выступили красные пятна. Такой ее он еще не видел.
Гарет понял, чем она отличается от всех. Она знала, кто она, и ей это нравилось. Именно этим она его так привлекала.
Она знала свое место в этом мире.
Он хотел того же. Это была странная, почти неописуемая ревность, и она жгла его.
– Если ты испытываешь ко мне какие-то чувства, ты поймешь, как мне трудно, так что, Гарет, ради Бога, скажи хоть что-нибудь.
– Я... – Но слова душили его. Почему он хочет, чтобы она вышла за него замуж? Причин было много. Сотни, тысячи. Он попытался вспомнить, как вообще эта мысль пришла ему в голову. Что внезапно – это он помнит. А вот почему? Просто это казалось единственно верным шагом.
Не потому, что от него этого ожидали, не потому, что это было прилично, а просто потому, что это было правильно. Потому что он любит ее.
Гарет вдруг почувствовал, что падает, и если бы не письменный стол у него за его спиной, он очутился бы на полу. Как, черт возьми, это случилось? Он любит Гиацинту Бриджертон. Наверняка кто-то где-то смеется над ним.
– Я ухожу, – сказала она надтреснутым голосом, но он очнулся, только когда она была уже у двери.
– Нет! – крикнул он. – Подожди! – И добавил: – Пожалуйста.
Она остановилась, закрыла дверь и обернулась.
Он понял, что должен ей все рассказать. Не то, что он ее любит – к этому он еще не был готов. Он должен рассказать ей правду о своем происхождении. Он ничего не должен утаивать от нее.
– Гиацинта, я...
Слова застряли у него в горле. Он еще никому об этом не рассказывал, даже бабушке. Никто не знал правды, кроме него и барона.
Гарет держал эту тайну в себе в течение десяти лет, пока она не разрослась и не заполнила его целиком.
– Я должен тебе кое-что рассказать. – Он то и дело запинался, и Гиацинта почувствовала, что это что-то из ряда вон выходящее, и замерла.
– Я... Мой отец...
Как странно! Он не хотел этого говорить, никогда не репетировал слова и не знал, как составить из них фразу, с которой можно было бы начать рассказывать.
– Он не мой отец. Гиацинта моргнула.
– Я не знаю, кто мой настоящий отец. Она все еще молчала.
– И наверное, никогда не узнаю.
Он наблюдал за ней, ожидая бурной реакции. Но ее лицо оставалось безучастным, лишенным всякого выражения, что было так на нее не похоже. И вдруг, когда он решил, что окончательно потерял ее, она сказала:
– У меня камень с души упал, вот что я должна сказать.
– Я не понял, что ты сказала?
– Мне страшно не нравилось, что в моих детях будет течь кровь лорда Сент-Клера. – Она пожала плечами и подняла бровь в присущей ей одной манере. – Я рада, что у них будет его титул – это им в жизни всегда пригодится, – но его кровь – это совсем другое дело. У него отвратительный характер, ты заметил?
