Он держал ладонями ее лицо и целовал ее... целовал до тех пор, пока не совершил ошибку, выпустив ее губы, чтобы начать целовать горло.
– Гарет, я должна тебе сказать...
– Не сейчас. – У него на уме было совсем другое.
– Это очень важно и... Он оторвался от нее.
– Господи, женщина. В чем дело?
– Ты должен меня выслушать. – Гарет почувствовал себя отомщенным, увидев, что она дышит так же тяжело, как и он. – Я знаю, это было безумием приходить сюда так поздно.
– Одной, – счел уместным добавить он.
– Да, и одной. Но клянусь тебе, я не совершила бы такой глупости, если бы мне не надо было срочно поговорить с тобой.
– А записки было бы недостаточно? Она покачала головой.
– Гарет, – сказала она, и выражение ее лица стало таким серьезным, что у него перехватило дыхание. – Я знаю, кто твой отец.
Казалось, пол уходит у него из-под ног, и вместе с тем он не мог оторвать от нее взгляда. Он схватил ее за плечи.
Если бы кто-нибудь спросил его об этой минуте, он ответил бы, что только благодаря Гиацинте он остался стоять, а не рухнул на пол.
– Кто он? – Гарет почти боялся ответа. Всю свою сознательную жизнь он хотел услышать ответ на этот вопрос, а сейчас не испытывал ничего, кроме ужаса.
– Это был брат твоего отца, – прошептала Гиацинта. Его словно кто-то ударил в грудь.
– Дядя Эдвард?
– Да. – Она смотрела на него с любовью и состраданием. – Так написано в дневнике твоей бабушки. Сначала она не знала, никто не знал. Бабушка, однако, понимала, что барон не может быть твоим отцом, поскольку всю весну и лето провел в Лондоне. А твоя мать... там не была.
– А как она узнала? Она была уверена?
– Изабелла все вычислила после того, как ты родился. Она сказала, что ты был слишком похож на Сент-Клеров, чтобы быть бастардом, а Эдвард как раз жил в это время в поместье.
– А он знал?
– Твой отец ил и дядя?
– Мой... – Он отвернулся, и из его груди вырвался какой-то сдавленный звук. – Я не знаю, как его называть.
– Твой отец – лорд Сент-Клер, – уточнила она. – Ему ничего не было известно. Во всяком случае, так полагала Изабелла. Она не знала, что Эдвард находился в то время в Клер-Холле. Он только что окончил Оксфорд – я не в курсе, что точно случилось, но, похоже, он собирался поехать с друзьями в Шотландию. Однако поездка сорвалась, и ему пришлось приехать вместо этого в Клер-Холл. А твоя бабушка действительно была твоей бабушкой!
Гиацинта держала его за плечи и умоляла взглянуть на нее, но он не мог.
– Гарет, Изабелла была твоей бабушкой, правда. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить ее лицо. Но это было так давно! Но она его любила. Это он помнил.
И она знала правду. Интересно, рассказала бы она ему, если бы дожила до тех лет, когда он стал взрослым?
Этого он уже никогда не узнает, но, может быть... Если бы она увидела, как с ним обращается отец... то есть барон... кем они стали друг для друга...
Ему хотелось верить, что Изабелла ему бы все рассказала.
– Твой дядя, – услышал он голос Гиацинты.
– Он знал, – не слишком уверенно сказал Гарет.
– Думаешь? Он тебе что-то говорил?
Гарет не знал, почему он думал, что Эдвард знает правду, но теперь он был в этом уверен. В последний раз Гарет видел Эдварда, когда ему было восемь лет. Достаточно большим, чтобы что-то помнить.
Эдвард любил его, любил так, как никогда не любил барон. Он научил его ездить верхом, а на день рождения – когда мальчику исполнилось семь лет – подарил щенка.
Эдвард слишком хорошо знал свою семью, чтобы понимать, что правда погубит всех. Ричард никогда не простит Энн за то, что она родила ребенка не от него. А если бы узнал, что ее любовником был его родной брат...
Гарет прислонился к стене, потому что ноги перестали его держать. Может быть, это даже хорошо, что правда так долго не выходила наружу.
– Гарет?
Гиацинта произнесла его имя тихим шепотом, и он почувствовал, как она вложила свои пальцы в его ладонь с такой нежностью, что у него защемило сердце.
Он не знал, что ему думать. Сердиться или почувствовать облегчение? Он был настоящим Сент-Клером, но он столько лет считал себя самозванцем, что сейчас ему трудно было в это поверить.
– Гарет.
Гиацинта сжала его руку. В этом пожатии было столько нежности и сочувствия, что неожиданно он понял... Понял, что ничто не имело значения, кроме нее, что прошлое было совершенно не важным по сравнению с будущим, что семья, которую он потерял, была гораздо менее дорога ему, чем та, которую создаст он сам.
Гиацинта немного смутилась, заметив, как изменилось выражение его лица, но все же улыбнулась. Казалось даже, что она вот-вот расхохочется. Так бывает, когда человек с трудом сдерживает переполняющее его счастье.
– Я тоже люблю тебя, – сказала она. Он поцеловал ее.
– Я на самом деле тебя люблю.
– Это что, соревнование?
– Все, что тебе будет угодно.
– Тогда я должна тебя предупредить, – Гиацинта изогнула бровь так, как умела делать это только она, – что я всегда выигрываю во всех соревнованиях и играх.
– Так уж и всегда?
– Если это важно.
У него потеплело в груди, все его волнения разом улетучились.
– И что это означает?
– Это означает, – ответила она, расстегивая пуговицы своего пальто, – что я действительно тебя люблю.
Гарет отступил на шаг и оглядел ее оценивающим взглядом.
– А еще?
Пальто упало на пол.
– Этого достаточно?
– Не совсем.
Ей хотелось выглядеть нахальной, но ее щеки начали предательски розоветь, а ресницы затрепетали.
– Для остального мне потребуется помощь. В мгновение ока он уже был возле нее.
– Готов служить всю жизнь.
– Вот как?
Она была несколько заинтригована, и поэтому он поспешил добавить:
– В спальне.
Он потянул за ленты, удерживавшие корсаж платья.
– Вам помочь, миледи? Она кивнула:
– Может быть... – собрался стянуть с нее платье, но она его остановила: – Нет. Ты.
Он сразу понял, что она имела в виду, и весело улыбнулся.
– Разумеется, миледи. – Он стянул через голову джемпер. – Все, что прикажете.
