Но когда Гарет начал наводить о ней справки – не потому, конечно, что его это интересовало, ему просто захотелось узнать побольше об этой девушке, которая проводила так много времени с его бабушкой, – его друзей просто передергивало.
– Гиацинта Бриджертон? – удивился один. – Неужели ты хочешь на ней жениться? С ума сошел!
Ее не то что не любили – в ней было своеобразное очарование, которое многим нравилось. Но по общему мнению, ее можно было терпеть лишь в малых дозах.
– Мужчины не любят женщин, которые умнее их, – резюмировал один из его друзей, – а Гиацинта Бриджертон не из тех, кто притворяется глупой.
По мнению Гарета, она очень напоминала его бабушку в молодости. В мире не было никого, кого он обожал бы больше, чем бабушку Данбери, а других объектов для поклонения ему не требовалось.
– Ты не рад, что пришел? – спросила его графиня, и ее громкий голос был слышен даже в шуме аплодисментов.
Никто так громко не хлопал, как аудитория на концертах у Смайт-Смитов. Все радовались, что мучениям пришел конец.
– Никогда больше не пойду, – твердо заявил Гарет.
– Разумеется, – снисходительно ответила леди Данбери, прекрасно зная, что и на будущий год будет так, как скажет она.
– Тебе придется найти кого-нибудь, кто сопроводил бы тебя в следующий раз.
– Я и не подумаю просить тебя.
– Ты лжешь.
– Как можно говорить такое своей любимой бабушке? Откуда ты знаешь?
Он выразительно посмотрел на трость в ее руке.
– Ты ни разу не махнула ею с тех пор, как тебе удалось обманом заставить мисс Бриджертон вернуть ее.
– Чепуха! Мисс Бриджертон слишком умна, чтобы ее можно было обмануть. Не так ли, Гиацинта?
Гиацинта посмотрела на графиню.
– Простите?
– Просто скажи «да», и этого достаточно.
– Да, – сказала она и улыбнулась.
– И чтобы ты знал, – не смутившись, сказала бабушка словно этого смехотворного обмена репликами и не было, – я воплощение осторожности, когда дело касается моей трости.
– Удивительно, – заметил Гарет, – что у меня ноги еще целы.
– Удивительно, что у тебя целы уши, мой дорогой мальчик.
– Беру свои слова обратно.
– Как хочешь! Я пойду с Пенелопой за стаканом лимонада, а ты составь компанию Гиацинте.
Гарет обернулся к Гиацинте, и ему показалось, что она высматривает кого-то в зале.
– Вы кого-то ищете?
– Нет, просто изучаю публику.
– Вы всегда говорите так, будто вы детектив?
– Мне нравится следить за происходящим.
– А сейчас что-то происходит?
– Нет. – Ее взгляд остановился на споривших мужчинах. – Но никогда ничего нельзя знать заранее.
Что за странная женщина, подумал Гарет и чуть было не покачал головой. Он посмотрел на сцену.
– Мы в безопасности?
Она наконец повернулась к нему.
– Вы имеете в виду, окончен ли концерт?
– Да.
Она нахмурилась, и в этот момент Гарет заметил на ее лице едва заметные веснушки.
– Думаю, что окончен. И зачем только они это делают?
– Вы говорите о Смайт-Смитах?
– Да. – Помолчав, она добавила: – Не знаю, можно подумать, что... Впрочем, не важно.
– Продолжайте, – попросил он, удивившись своему любопытству.
– Ничего особенного. Просто... кто-то должен наконец сказать им о том, что их девушки бездарны. В последние годы публики здесь все меньше. Остались только самые добросердечные.
– И вы относите себя к ним, мисс Бриджертон?
– Меня трудно причислить к добросердечным людям, но, видимо, это так. Так же, как ваша бабушка, хотя она не признается в этом даже на смертном одре.
Гарет вдруг рассмеялся, увидев, как графиня стукнула тростью по ноге герцога Эшборна.
– Я тоже так думаю.
Бабушка со стороны матери после смерти брата Джорджа была единственной, кого он по-настоящему любил. После того как отец вышвырнул его, Гарет отправился в Данбери-Хаус в Суррее и рассказал обо всем бабушке. Кроме, конечно, того, что он незаконнорожденный.
Гарет Сент-Клер всегда подозревал, что леди Данбери страшно обрадовалась бы, если бы узнала, что на самом деле его отец не Сент-Клер. Она никогда не любила своего зятя и, говоря о нем, называла его не иначе, как «этот напыщенный идиот». Но если бы правда всплыла наружу, то мать Гарета – младшую дочь леди Данбери – общество заклеймило бы как прелюбодейку, а этого бабушка не вынесла бы.
Его отец – Гарет до сих пор так его называл – так официально от него и не отрекся. Сначала Гарета это не удивило. Лорд Сент-Клер был гордым человеком, и ему, конечно, не хотелось выставлять себя рогоносцем. Кроме того, он, возможно, надеялся в конце концов обуздать Гарета и подчинить своей воле. Может быть, даже заставить его жениться на Мэри Уинтроп и восстановить свое пошатнувшееся материальное положение.
Но Джордж в возрасте двадцати семи лет подхватил какую-то неизвестную болезнь и умер. И Сент-Клер остался без сына.
А Гарет превратился в наследника. Прошедшие с тех пор одиннадцать месяцев он ничего не предпринимал. Только ждал. Рано или поздно барон объявит всем, что Гарет в действительности не его сын. Сент-Клер так гордился своим генеалогическим древом, восходившим к династии Плантагенетов, что не мог позволить, чтобы его титул перешел к какому-то безродному бастарду.
Гарет был совершенно уверен, что отказаться от него как наследника барон сможет, лишь представив важных свидетелей Комиссии по привилегиям палаты лордов. Но дело будет запутанным и внушающим отвращение и к тому же могло кончиться не в пользу барона. Он был женат на матери Гарета, когда она его родила, и этот факт делал его законнорожденным по закону, независимо от истинного положения вещей.
Вся эта история вызовет страшный скандал и погубит репутацию Гарета в глазах общества. Немало аристократов получило свою родословную и фамилии от разных мужчин, но в свете эта проблема открыто никогда не обсуждалась.
Но пока что его отец молчал.
Гарету часто приходило в голову, что он молчит только потому, что хочет его помучить.
Гарет оглядел зал и увидел бабушку, принимавшую стакан лимонада из рук Пенелопы Бриджертон, которую она каким-то образом принудила ухаживать за ней. Агату, леди Данбери, считали дамой со странностями. Она не стеснялась высмеивать даже августейших особ, а иногда и над собой подтрунивала. Но при всей своей резкости графиня всегда была добра к тем, кого любила, и Гарет знал, что в этом списке он занимает главенствующее место.
