Так Люси стояла у двери и смотрела на свою кровать.
И вспоминала.
Господи, неужели всего лишь двенадцать часов назад она лежала здесь в его объятиях? А кажется, что прошла вечность. Ее жизнь разделилась на два этапа, и все, что происходит с ней сейчас, относится уже к категории «после».
Она прикрыла глаза. Может, если она не будет смотреть на кровать, видения исчезнут? Может, если она...
– Люси.
Она окаменела. Господи, нет!
– Люси.
Люси медленно открыла глаза и прошептала:
– Грегори.
Он выглядел ужасно: волосы стояли торчком, одежда посерела от пыли. Такое бывает только после бешеной скачки верхом. Вероятно, он пробрался в дом тем же путем, что и прошлой ночью. Наверное, он поджидал ее.
Люси открыла рот, пытаясь произнести хоть слово.
– Люси, – повторил Грегори, и Люси позволила себе на мгновение окунуться в его голос.
– Зачем ты пришел? – наконец спросила она.
Он шагнул к ней, и ее сердце устремилось к нему навстречу. Как же он красив! До чего же ей дорого его лицо! Ей знакома каждая морщинка! Она хорошо помнит линию подбородка, цвет его глаз – коричневатый ближе к центру и зеленоватый по краям.
А его губы – она знает их форму, знает, какие они, когда целуют ее. Она знает, как он улыбается, как хмурится, знает, как...
Она знает о нем так много!
– Тебе не следует быть здесь, – сказала Люси прерывающимся голосом.
Грегори сделал еще один шаг. Его глаза не пылали гневом, и это было непонятно Люси. Он смотрел на нее жадным взглядом собственника, – так, как посторонний мужчина не может смотреть на замужнюю женщину.
– Я должен узнать почему, – сказал он. – Я не могу тебя отпустить. Не могу, пока не пойму почему.
– Не надо, – прошептала Люси. – Пожалуйста, не надо.
– Люси, – решительно и одновременно ласково произнес он, – просто объясни мне почему. О большем я не прошу. Я уйду и пообещаю никогда не приближаться к тебе. Но мне надо знать почему.
Она покачала головой:
– Я не могу рассказывать.
– Ты не хочешь рассказывать, – предположил он.
– Нет! – вскричала она. – Не могу! Пожалуйста, Грегори. Ты должен уйти.
Грегори долго молчал и просто смотрел на Люси, и та видела, как он размышляет.
«Я не могу допустить этого, – думала она, чувствуя, как внутри пузырем надувается паника. – Надо закричать. Чтобы кто-то пришел и выгнал его. Надо убежать из комнаты до того, как он разрушит столь тщательно выстроенные планы на будущее». Однако она ничего не предпринимала.
Наконец Грегори проговорил:
– Тебя шантажируют.
Это не было вопросом.
Люси не ответила, но догадалась, что лицо выдало ее.
– Люси, – нежно сказал Грегори, – я могу помочь тебе. Что бы там ни случилось, я могу все исправить.
– Нет, – возразила она, – не можешь, и ты глупец, если... – Гнев помешал ей договорить. Кто дал ему право считать, будто можно с легкостью все уладить, если он ничего не знает о ее бедах? Неужели он думает, будто она сдалась под натиском несущественных обстоятельств? Которые можно без труда преодолеть?
Нет, она не настолько слаба.
– Ты же ничего не знаешь, – сказала она. – Не имеешь ни малейшего представления.
– Так расскажи мне.
Люси била внутренняя дрожь, ее бросало то в жар... то в холод... то куда-то посередине.
– Люси, – проговорил Грегори.
Его спокойный и ровный голос, как вилка, вонзался туда, где было больнее всего.
– Этого тебе не исправить, – простонала она.
– Неправда. Нет такой угрозы, которая нависла над тобой и которую нельзя было бы устранить.
– Как?! – воскликнула Люси. – С помощью фей и эльфов и наилучших пожеланий твоей семьи? Это не поможет, Грегори. Не поможет. Пусть Бриджертоны и могущественны, но ты не в силах изменить прошлое или развернуть будущее так, как тебе хочется.
– Люси, – повторил Грегори, протягивая к ней руку.
– Нет. Нет! – Люси оттолкнула его руку и тем самым отказалась от утешения. – Ты не понимаешь. Ты просто не можешь понять. Ведь вы такие счастливые, такие идеальные.
– Ничего подобного.
Все это время Грегори наблюдал за ней. Просто наблюдал и не мешал. Она выглядела крохотной и до боли одинокой. Наконец он спросил:
– Ты любишь меня?
Люси зажмурилась.
– Не спрашивай меня об этом.
Он увидел, как у нее на скулах заиграли желваки, он увидел, как напряглись ее плечи, и понял, что она пытается покачать головой.
Ей очень больно. Ей больно настолько, что эта боль ощущается в воздухе, окутывает ее и проникает ему в сердце. И Грегори мучился вместе с ней. Его мука была страшной и острой, и у него впервые возникло сомнение в том, что ему когда-либо удастся избавиться от этой муки.
– Так ты любишь меня? – снова спросил он.
– Грегори...
– Ты любишь меня?
– Я не могу...
Он положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отпрянула.
Он заглянул ей в глаза.
– Ты любишь меня?
– Да, – всхлипнула Люси, упав ему на грудь. – Но я не могу. Как ты не понимаешь! Я не должна. Нужно все это прекратить.
Секунду Грегори не шевелился. Ее признание принесло ему некоторое облегчение, он почувствовал, что кровь быстрее побежала по жилам.
Он верит в любовь.
Разве не любовь является единственной константой в его жизни?
Он верит в ее могущество, в ее бесконечную щедрость, в ее правильность.
Он почитает ее за силу, уважает за редкость.
И неожиданно Грегори понял – именно сейчас, когда Люси плакала в его объятиях, – что пойдет на все.
Ради любви.
– Люси, – прошептал он.
Мысль, возникшая у него в голове, стала постепенно приобретать четкие очертания. Она была безумной, безнравственной, абсолютно неразумной, но она продолжала биться у него в мозгу.
Брак Люси еще не осуществился.
Поэтому шанс еще есть.
– Люси.
Она оттолкнулась от него:
– Мне пора возвращаться. Меня будут искать.
Грегори крепко ухватил ее за руку:
– Не возвращайся.
Люси устремила на него изумленный взгляд.
– В каком смысле?
