— В продовольственный сходи, тридцать второй, до угла дойдешь, направо
— голубая вывеска. Спроси там грузчика Валю. Запомнил?
Тут же отвернулся, поставил пешку и сказал противнику:
— Твой ход, Эдик.
Иван так устал, что не стал ничего спрашивать — велели идти, пошел. В магазине он спросил продавщицу:
— Грузчик Валя здесь?
Она мотнула головой за прилавок. Иван прошел внутрь, там был темный коридор, дальше — лестница в подвал, где горел свет. В подвале на ящике сидел пожилой мужчина с мятым, когда-то красивым, но незначительным лицом и пил пиво из горлышка.
— Здравствуйте, — сказал Иван. Лицо грузчика было знакомо. Валя был похож на Лизу и на Екатерину Георгиевну. — Валя, вы меня не знаете…
Брат Лизы поднялся с ящика, протер тыльной стороной ладони и тихо выругался.
— Ну, точная копия, — сказал он. — Абсолютное сходство. Дух подземный, откуда ты приперся?
— Я сын Ржевского, — сказал Иван.
— Не надо объяснений. Ясное дело, что сын. Как меня нашел?
— Соседи во дворе сказали.
— Повезло. Давно там не живу — следы мои затерялись в людском море. Значит, женился все-таки твой папаша, на своей, наверное, из института?
Валя Максимов нервничал, руки его дрожали.
— Ты садись, — сказал он. — Сколько лет прошло. Я против твоего отца ничего не имею. Лизетта себя с ним человеком ощущала. Что за дела! Как он? Не болеет? А мать умерла. В семьдесят втором. Не повезло ей с нами.
— Я хочу узнать, что случилось после того, как отец расстался с вашей сестрой, — сказал Иван. — Мне это важно.
— Не присутствовал, — сказал Валя Максимов. — Не берусь определять причины и следствия. Но если сильно интересуешься, поезжай туда, с Катькой поговори. Она меня за человека не считает, но к праздникам поздравления шлет.
— Дочь Лизы?
— Она.
40
В самолете Иван потерял сознание, к счастью ненадолго. С аэродрома в Вологде он позвонил в Москву, в институт, но не к Ржевскому, а в лабораторию. Подошла Ниночка.
— Скажешь Ржевскому, что у меня все в порядке. Я дышу воздухом.
Было уже темно, девятый час, в голосе Ниночки дрожали слезы — Иван представил, какая паника царит в институте.
— Ты же никому ничего не сказал!
— Дела, котенок, у каждого мужчины бывают дела. Завтра приду, все расскажу.
Он повесил трубку и пошел на стоянку такси.
Катя была дома. Она жила в маленькой квартирке, в новом пятиэтажном доме у реки. Из окна была видна набережная, фонари на той стороне, светлые стены и маковки кокетливых церквей.
— Я вас сразу узнала, — сказала она. — Как вы вошли, так и узнала.
Говорила она медленно, ровно. У нее была длинная коса, редко кто в наши дни носит косу, коса лежала на высокой груди.
— Пойдемте на кухню, — сказала Катя глуховатым голосом. — А то моя Лизочка проснется.
Катя поставила чайник. Ивану стало спокойно. Он с наслаждением предвкушал, что чай будет крепким и душистым. Лиза тоже хорошо заваривала чай. Иван любовался плавными и точными движениями Кати.
— А ваш муж где? — спросил он.
— Нет у меня мужа, — сказала Катя, — ушла я от него. Пьет. Он инженер хороший, способный, только пьет и взялся меня колотить… а меня колотить нельзя. — Она улыбнулась, и ей самой было непонятно, как можно ее бить. — А вы прямо из Москвы приехали?
— Из Москвы.
— Отец прислал? Я его папой Сережей называла. Он добрый был, мне всегда конфеты приносил. Вы не представляете, как я первые дни плакала по нему.
— Он меня не присылал. Я сам.
— Вы где остановились?
— Я потом в гостиницу пойду.
— В гостиницу у нас даже по брони не устроишься, — сказала Катя. — У меня переночуете. Я вам раскладушку сделаю — вы не обидитесь, что на раскладушке?
— Спасибо, — сказал Иван, — а то я замучился сегодня.
— Бледный вы, ужасно бледный. Сейчас чаю попьем, отпустит.
От чая, душистого и крепкого, стало полегче. Он с Катей был знаком давно, тысячу лет знаком.
— Что, — спросила она, — отец все переживает?
— Он считает, что виновен в смерти вашей мамы!
— Ой, ужас-то какой! Я бы знала, обязательно бы написала, как все дело было! Мама на него совсем не сердилась. Ну ни капли. Она со мной всегда разговаривала, как сейчас помню — мне интересно, что со мной как со взрослой разговаривают. Мы же целый год вдвоем прожили… У тетки моей, тетка тоже хорошая была, ненавязчивая. Мы неплохо жили, вы не думайте, мать работала, тетка тоже, я в садике была. Конечно, мама тосковала по папе Сереже, очень сильно тосковала — писала ему письма, целую пачку написала — я их сохранила, показать могу. Даже думала после маминой смерти, что надо послать. Но потом не послала. Человек забыл, а я ему душу травить буду. Он ведь женился, вас родил, ему получать такие письма было неправильно. И ваша мама бы беспокоилась.
— Сергей Андреевич так и не женился.
— А как же…
— Катюша, придется вам все рассказать. Только сначала расскажите вы. Ведь это я к вам ехал, а не вы ко мне.
— Правильно, — сказала Катя, — а что рассказывать?
— Почему ваша мама… умерла?
— Бывают такие случайности — она улицу переходила, а ее грузовик сшиб, шофер пьяный был, занесло на повороте — вот и сшиб.
— А мне сказали, что она бросилась под поезд… и отец так думает. Он вас искал…
— Видно, не сильно искал. Вы-то нашли. Не обижайтесь. Мама весь тот год ждала. Да и Виктор Семенович адрес знал. Он маме письма писал. А потом моя тетка ему про мамину смерть написала. Вы Виктора Семеновича знаете? Он вашего отца самый близкий друг.
— И письма Виктора Семеновича тоже сохранились?
— Их всего два было. Одно так, записка, другое длинное. Он маме писал, что любит ее и хочет на ней жениться. Но мама ему сразу отказала очень решительно, даже резко. И он понял… Мать папу Сережу любила.
И вдруг Катя заплакала — из серых выпуклых глаз по матовым щекам покатились слезы. Она вскочила, убежала в ванную. Вернулась не сразу, принесла из комнаты шкатулку.
Там лежали поздравительные открытки, какие-то билеты, квитанции и письма. Пачка писем в белых ненадписанных конвертах была перевязана ленточкой.
— Это мамина корреспонденция, — сказала Катя, — все Сергею Андреевичу. Не думайте, его она не упрекала — она себя упрекала из-за того, что стала ему помехой.
