Это казалось странным, ведь герцогине, похоже, не слишком нравился новоявленный внук, вдобавок она не питала к нему ни капли уважения. Что же до самого мистера Одли, тот платил бабушке сторицей. В этом он походил на Томаса. Грейс не раз ловила себя на мысли, что кузены вполне могли бы стать добрыми друзьями, если бы встретились при других, более счастливых обстоятельствах.
Но если Томас прямо и открыто выказывал неприязнь к герцогине, то мистер Одли действовал хитрее. Он постоянно поддразнивал и раздражал старуху, отпуская язвительные замечания в ее адрес, однако делал это так тонко, что подчас Грейс угадывала подлинный смысл его замечаний лишь по тайной улыбке, которую он приберегал специально для нее.
Ах, эта его тайная улыбка! Даже сейчас при мысли о ней Грейс прижала руки к груди, словно пытаясь удержать ускользающие счастливые мгновения. Когда мистер Одли улыбался ей, по телу Грейс пробегала волна жара, как при поцелуе, сердце ухало куда-то вниз, а щеки розовели. Она умудрялась сохранять невозмутимость, как и положено образцовой компаньонке, но ее потеплевший взгляд и едва уловимое подрагивание губ – тончайшие морщинки в уголках рта – были ответом мистеру Одли. Грейс знала, Джек видит этот неприметный знак. Он замечал решительно все. Ему нравилось разыгрывать из себя недалекого простачка, но его наблюдательности и острому уму можно было только позавидовать.
Герцогиня, одержимая единственной мыслью – отнять титул у Томаса и вручить его мистеру Одли, намеревалась добиваться своего любыми средствами. Она нисколько не сомневалась в законности происхождения новоиспеченного наследника и, упоминая о предстоящем путешествии, выражалась не иначе, как «когда мы найдем доказательства», взамен осторожного «если найдем».
Она начала уже обдумывать, как лучше преподнести скандальную новость обществу.
В последнее время Грейс все чаще с ужасом замечала, что герцогиня отбросила всякое благоразумие и сдержанность. А что она вытворяла с несчастным Томасом! На днях старуха в его присутствии принялась рассуждать о бесконечных контрактах, которые придется переписать и скрепить подписью нового герцога. Потом она повернулась к внуку и небрежно поинтересовалась, имеют ли законную силу подписанные им документы, коли титул достался ему по ошибке?
Грейс невольно восхитилась самообладанием Томаса, который не придушил старуху на месте. «Едва ли мне стоит ломать себе над этим голову. Этот казус придется разрешить моему преемнику», – холодно заметил он и, отвесив бабушке напоследок насмешливый поклон, удалился.
Грейс сама не понимала, почему ее так удивляет жестокое пренебрежение герцогини к Томасу, ведь ее светлость и прежде нисколько не заботилась о чувствах других. Но слишком уж необычны были обстоятельства, и даже Августа Кавендиш не могла не понимать, как мучительно переживает Томас, когда при нем бесцеремонно смакуют подробности его публичного унижения.
Что же до Томаса, то его невозможно было узнать. Он слишком много пил, запершись у себя в кабинете, а когда покидал его, кружил по дому, словно тигр в клетке. Грейс старательно избегала его, отчасти оттого, что он всегда был в дурном настроении, но больше потому, что не могла избавиться от чувства вины, ведь она бессовестно предала Томаса. Предала ради мистера Одли, который нравился ей все больше.
Грейс проводила слишком много времени с мистером Одли. Она это понимала, однако ничего не могла с собой поделать. Вдобавок в этом не было ее вины. Герцогиня без конца посылала Грейс к внуку с поручениями.
«Какой порт лучше выбрать, чтобы отправиться в путешествие? Ливерпуль или Холихед? Джон (герцогиня отказывалась называть внука мистером Одли, а тот не желал откликаться на имя Кавендиш) должен знать».
«Какая в Ирландии ожидается погода? Найдите Джона и спросите, что он об этом думает».
«Подают ли в Ирландии хотя бы пристойный чай? А за пределами Дублина?» Когда же Грейс вернулась с ответом «Да» и «Ради всего святого» (благопристойной заменой потока богохульств), герцогиня отправила ее обратно, выяснить, способен ли Джек судить о качестве чая.
Грейс было немного неловко спрашивать об этом мистера Одли. Но, снова увидев друг друга, оба весело рассмеялись, и смущение исчезло. Теперь всякий раз при встрече они обменивались улыбками. А когда есть повод улыбнуться, все вокруг начинает казаться иным, мир расцветает яркими красками.
Только что герцогиня приказала Грейс найти Джека и потребовать, чтобы он составил подробный маршрут их путешествия по Ирландии. Распоряжение показалось Грейс странным, ведь герцогиня вроде бы заранее продумала маршрут. Но жаловаться Грейс не собиралась, ведь задание сулило ей сразу две выгоды: избавиться от общества герцогини и еще раз увидеться с мистером Одли.
«Джек», – прошептала она. Для нее он был Джеком. Это имя необыкновенно шло ему, в нем чувствовались жизненная сила, энергия и беззаботность. «Джон» звучало слишком тяжеловесно и солидно, а «мистер Одли» чересчур официально. Грейс нравилось мысленно называть мистера Одли Джеком, хотя после того поцелуя она не позволяла себе произносить при нем вслух это имя.
За это Джек ее постоянно поддразнивал. Он насмешничал, льстил, шутливо угрожал, что, если Грейс не обратится к нему по имени, он не станет отвечать, однако она твердо стояла на своем. Грейс знала: стоит ей дать слабину, и пути назад уже не будет. Она и так слишком близко подошла к опасной черте, еще один маленький шажок – и можно окончательно потерять голову.
Такое вполне могло случиться. И случилось бы, если бы Грейс это допустила. Нужно было всего лишь уступить своим желаниям. Закрыть глаза и представить себе будущее… с Джеком и детьми, веселые лица и взрывы смеха.
Но только не здесь, не в Белгрейве, не с герцогом Уиндемом.
Как бы ей хотелось вернуть Силсби! Нет, не дом, поскольку это было уже невозможно, а то еще не забытое ощущение блаженного покоя и безмятежности. Уютное тепло очага, маленький огород, которым мама занималась от случая к случаю, долгие вечера в гостиной… Единственной гостиной, усмехнулась про себя Грейс. Эта комната не нуждалась в особом названии, чтобы, подчеркнув цвет стен, ткань драпировок или расположение в доме, выделить ее из множества других гостиных. Как чудесно было бы устроиться у огня с книгой в руках и зачитывать мужу вслух особенно забавные отрывки, от души смеясь вместе с ним.
Вот о чем мечтала Грейс, и когда ей хватало храбрости заглянуть к себе в душу, она понимала, что хотела бы оказаться в Силсби вместе с Джеком.
Однако она редко бывала честна с собой. Почему? Джек и сам не знал, кто он такой, а как, скажите на милость, предаваться мечтам, когда не знаешь, о ком мечтаешь?
Грейс всего лишь пыталась защитить себя, окружив сердце железной броней, пока не получит ответа. Ведь если Джек – герцог Уиндем, тогда она – глупая корова.
Несмотря на все прелести Белгрейва, Джек предпочитал проводить время на свежем воздухе, и теперь, когда его лошадь стояла в конюшне Уиндема, окруженная невиданной доселе роскошью (ее содержали в тепле и баловали морковкой), Джек взял за правило каждое утро отправляться на верховую прогулку.
