– Потанцуйте со мной, – попросил Джек и, обхватив запястье Грейс, легко потянул ее за собой.
– Как? Без музыки? – отозвалась она, поднимаясь. В ее широко распахнутых синих глазах не было и тени сомнения.
– Мы сами напоем мелодию. – Джек произнес вслух те слова, что Грейс успела прочитать в его сердце.
Она могла бы сказать «нет», когда пальцы Джека коснулись ее руки. Или когда Джек притянул ее к себе, заставив встать с кресла. Наконец, когда он пригласил ее на танец без музыки – едва ли можно найти более убедительный повод для отказа.
Но она этого не сделала.
Не смогла.
Ей следовало сказать «нет», но она не захотела.
И теперь она легко скользила по комнате в объятиях Джека, под его тихое мурлыканье – напеваемую вполголоса мелодию вальса. На официальном балу их объятие показалось бы чересчур фривольным – Джек слишком тесно прижимал к себе Грейс, и с каждым шагом расстояние между ними все уменьшалось.
– Грейс… – Это был уже не шепот, а страстный хриплый стон.
Не в силах сдержаться, Джек впился поцелуем в ее губы. И Грейс отвечала ему с тем же неистовством. Боже праведный, она и не знала, что желание может быть таким сильным, всепоглощающим! Ей хотелось слиться с Джеком в единое целое, раствориться в нем, забыв обо всем на свете, ощутить, как сплетаются их разгоряченные тела.
«Все, – мысленно говорила она, – все, что ты захочешь». Потому что Джек, конечно же, видел, что с ней творится. Женщина из книги, любовница французского короля, словно околдовала ее. Заворожила. Как иначе объяснить это томление? Грейс хотелось лежать на диване обнаженной, ощущать прикосновение шелковистой парчи, трущейся о живот, и прохладное дуновение ветерка, овевающего спину.
Раскинуться на простынях, чувствуя кожей, как мужчина жадно пожирает ее глазами. Тот единственный мужчина, что занимал все ее мысли. Только он.
– Джек, – выдохнула она, прижимаясь к нему всем телом, желая ощутить силу его рук и страстность объятий. Поцелуй не утолил, а лишь распалил ее жажду.
Джек на мгновение замер, будто удивленный внезапным порывом Грейс, но тотчас стряхнул оцепенение и, закрыв дверь ногой, прижал девушку к стене. Теперь их поцелуй стал еще неистовее.
Грейс пришлось подняться на цыпочки, она задыхалась. Джек так сильно притиснул ее к стене, что, казалось, будь ее голова на дюйм выше, ноги повисли бы в воздухе. Поцелуй лишил ее сил, и когда Джек оторвался от ее губ, Грейс едва держалась на ногах. Ее голова безвольно запрокинулась, спина выгнулась, выставляя напоказ вздымающуюся грудь.
Джек целовал ее и прежде, но на этот раз все быль иначе. Раньше Грейс робко ждала поцелуя, а сейчас…
Она точно пробудилась ото сна, долго сдерживаемые желания хлынули потоком, заполняя ее какой-то странной яростью и силой. И нетерпением, стремлением удержать утекающую сквозь пальцы жизнь.
– Джек… Джек… – бессвязно повторяла она его имя, не находя иных слов. – Джек… – шептала она, перебирая шелковистые завитки его волос. Джек вцепился зубами в корсаж ее платья и потянул вниз, его пальцы уже нащупали пуговицы у нее на спине и ловко освобождали их от петель.
Но Грейс была не в силах ждать, ее обуревала жажда действия.
– Позволь мне, – пролепетала она, взявшись за ворот его рубашки. Грейс сползла по стене вниз, увлекая Джека за собой, пока оба они не оказались на полу. С жадной поспешностью она справилась с пуговицами и сорвала с него сорочку.
В первое мгновение у нее перехватило дыхание. Она лишь молча изумленно разглядывала Джека. Потом ее ладонь робко легла ему на грудь, туда, где отбивало бешеные удары сердце, и с приоткрытых губ Грейс сорвался восхищенный вздох. Ее пальцы медленно скользнули вверх, затем вниз, наслаждаясь удивительным, незнакомым ощущением, но в следующий миг Джек грубо схватил ее за руку.
– Грейс… – Он мучительно сглотнул, пальцы его дрожали.
Грейс подняла глаза, ожидая продолжения фразы. Джек мог бы одним лишь взглядом подчинить ее себе, добиться всего, чего угодно. Одно его прикосновение, и она готова была растаять, как лед под лучами солнца. Интересно, сознавал ли Джек свою власть над ней?
– Грейс, – повторил он, с трудом переводя дыхание, – я не смогу остановиться.
– Мне все равно.
– Нет, не все равно. – Его голос сорвался на хрип, и это лишь разожгло желание Грейс.
– Но я хочу этого, – взмолилась она. – Хочу больше всего на свете.
Лицо Джека исказилось, словно его терзала та же боль, что и ее. Он сжал руку Грейс и со странным, смятенным выражением посмотрел ей в глаза. Их взгляды скрестились.
Именно в это мгновение Грейс поняла, что любит Джека. Кто знает, как он сумел околдовать ее и в чем его секрет? Джек изменил ее, и за это она любила его еще сильнее.
– Я не могу принять от тебя этот дар, – хрипло шепнул он. – Только не так.
«Тогда как?» – хотелось крикнуть Грейс, однако уцелевшие крупицы здравого смысла подсказывали ей, что Джек прав. У нее имелось не много того, чем стоило дорожить в этом мире. Все ее ценности можно пересчитать по пальцам, крошечные жемчужные сережки, принадлежавшие матери, семейная Библия, любовные письма родителей друг к другу. Но главное ее сокровище – честь. Отдать себя мужчине, который никогда не станет ее мужем, – безумие. Если Джек – будущий герцог Уиндем, он не сможет жениться на ней, они оба это понимали. Грейс мало что знала о детстве Джека и о полученном им воспитании, однако не сомневалась, что ему знакомы нравы высшего общества. Конечно же, он сознает, чего от него ожидают.
Джек обхватил ее лицо ладонями. Его глаза светились такой нежностью, что у Грейс подступил ком к горлу.
– Бог свидетель, – прошептал он, повернув Грейс к себе спиной, чтобы легче было застегнуть пуговицы на платье, – для меня это было самое трудное решение в жизни.
Каким-то чудом Грейс нашла в себе силы улыбнуться. Или по крайней мере не заплакать.
Позднее тем же вечером Грейс зашла в розовую гостиную в поисках писчей бумаги. Старухе внезапно взбрело в голову написать письмо сестре, великой герцогине крохотного европейского государства, название которого Грейс затруднялась даже произнести, не то что запомнить.
Написание писем всегда занимало массу времени, поскольку вдовствующая герцогиня любила зачитывать свои послания вслух, в утомительных подробностях разбирая каждую фразу (в роли слушательницы неизменно выступала компаньонка). Грейс приходилось запоминать письма слово в слово, чтобы потом, не по приказанию госпожи, а из чистого человеколюбия, аккуратным почерком переписать неразборчивые каракули герцогини.
Старуха не желала признавать, что ее каллиграфия оставляет желать лучшего. Однажды предложение переписать письмо вызвало у нее такую яростную вспышку гнева, что Грейс больше не заикалась об этом, предпочитая действовать украдкой. Впрочем, едва ли герцогиня оставалась в неведении, поскольку очередное послание от ее сестры начиналось с потока похвал новому почерку Августы.
