– Прошло больше пяти лет, – внезапно выпалил он.
Грейс вскинула голову и посмотрела на него.
– С тех пор как ты в последний раз был дома?
Он кивнул.
– Это немалый срок.
– Очень долгий.
– Слишком долгий? – спросила Грейс.
Джек сжал яблоко.
– Нет.
Грейс съела кусочек цыпленка и снова подняла глаза.
– Хочешь, я нарежу для тебя это яблоко на дольки?
Джек рассеянно передал Грейс яблоко, казалось, он совершенно забыл о нем.
– У меня был кузен. – Какого черта он об этом заговорил? Он вовсе не собирался рассказывать Грейс об Артуре. Последние пять лет он пытался не думать о нем и гнал от себя навязчивые видения, но каждый раз, засыпая, видел перед глазами мертвое лицо брата.
– Кажется, ты упоминал, что, кроме тебя, детей в вашей семье было трое, – осторожно заметила Грейс. Не глядя на Джека, она сосредоточенно очищала яблоко от кожуры.
– Теперь осталось двое.
Грейс посмотрела на него глазами, полными сочувствия и понимания.
– Мне очень жаль.
– Артур умер во Франции. – Голос Джека звучал хрипло. Как долго он не произносил вслух имя Артура? Должно быть, пять лет.
– Ты тоже был там? – мягко спросила Грейс. Джек кивнул.
Грейс взглянула на яблочные дольки, аккуратно разложенные на тарелке. Похоже, она не знала, что теперь с ними делать.
– Ты не хочешь сказать, что в этом нет моей вины? – произнес Джек, ненавидя себя. В его голосе слышались фальшь, боль, сарказм и еще отчаяние. Казалось, он не может поверить, что все-таки заговорил.
– Меня там не было, – ответила Грейс. Глаза Джека не отрывались от ее лица. – Я не представляю, в чем ты можешь быть виноват, но меня там не было. – Она наклонилась и накрыла ладонью руку Джека. – Мне очень жаль. Вы были близки?
Джек кивнул и отвернулся, притворившись, что рассматривает деревья.
– В детстве, пожалуй, не очень, но после окончания школы… – он ущипнул себя за переносицу, не зная, как объяснить, сколь многим обязан Артуру, – …мы обнаружили, что у нас много общего.
Пальцы Грейс сжали его руку.
– Трудно терять тех, кого любишь.
Джек повернулся, с облегчением ощутив, что глаза его остались сухими.
– Когда ты потеряла родителей…
– Это было ужасно. – Губы Грейс дрогнули, но то была не улыбка, а гримаса боли. Незаметное, едва уловимое движение. – Я не думала, что умру, – тихо произнесла Грейс, – просто не знала, как буду жить дальше.
– Я бы хотел… – начал было Джек и осекся. Он не знал, чего хотел бы. Быть рядом с ней в это страшное время? Но какой от него был бы прок? Пять лет назад он сам был сломлен обрушившимся на него горем.
– Меня спасла герцогиня. – Грейс криво усмехнулась. – Разве не забавно?
Брови Джека удивленно поползли вверх.
– Да что ты! Герцогиня ничего не делает по доброте душевной.
– Речь не о том, почему она это сделала. Если бы не она, меня заставили бы выйти замуж за моего кузена.
Джек взял ее руку и поднес к губам.
– Я рад, что этого не случилось.
– Я тоже, – кивнула Грейс. В выражении ее лица не было и тени нежности. – Он отвратителен.
Джек рассмеялся:
– А я надеялся, ты рада, что дождалась меня.
Грейс бросила на него лукавый взгляд и отняла руку.
– Ты не знаком с моим кузеном, сразу видно.
Джек наконец-то взял дольку яблока и откусил кусочек.
– Не слишком ли много гадких родственников у нас с тобой?
Грейс задумчиво скривила губы и покосилась на карету.
– Мне нужно вернуться к ней.
– Нет, не нужно, – твердо возразил Джек.
Грейс вздохнула. Ей не хотелось испытывать жалость к герцогине, особенно после той безобразной сцены в гостинице. Но разговор с Джеком напомнил Грейс о прошлом и о том, как много сделала для нее Августа Кавендиш.
– Она совсем одна, – смущенно проговорила девушка.
– Она это заслужила, – убежденно отрезал Джек, с удивлением глядя на Грейс. Казалось, он искренне недоумевает, что тут обсуждать.
– Никто не заслуживает одиночества.
– Ты и правда в это веришь?
Грейс не верила, но…
– Я хотела бы в это верить.
Джек с сомнением покачал головой. Грейс приподнялась и огляделась, желая убедиться, что их никто не слышит.
– В любом случае тебе не стоило целовать мне руку у всех на виду.
Она встала и быстро отступила, прежде чем Джек успел ответить.
– Ты уже пообедала? – окликнула ее Амелия.
Грейс кивнула:
– Да. Иду к карете, узнать, не нужно ли чего-нибудь герцогине.
Амелия посмотрела на подругу как на умалишенную. Грейс пожала плечами:
– Каждый из нас заслуживает, чтобы ему дали второй шанс. – Она ненадолго задумалась и добавила, обращаясь скорее к себе самой: – В это я действительно верю. – Она направилась к карете. Подножка оказалась слишком высокой, чтобы можно было взобраться на нее без посторонней помощи, и, не увидев поблизости грумов, Грейс громко позвала:
– Ваша светлость! Ваша светлость! – Ответа не последовало, и Грейс крикнула чуть громче: – Мадам!
В открытой двери показалось разгневанное лицо герцогини.
– Чего вы хотите?
Грейс напомнила себе, что не зря столько лет исправно просиживала в церкви воскресные утренние часы.
– Я хотела спросить, не нужно ли вам чего-нибудь, ваша светлость?
– Это еще зачем?
О Господи, вот так подозрительность!
– От доброты душевной, – отозвалась Грейс, теряя терпение. «Интересно, что она на это скажет?» Грейс сложила руки на груди, дожидаясь ответа герцогини.
Старуха смерила ее долгим взглядом и процедила сквозь зубы:
– Опыт подсказывает мне, что добрые люди не кричат о своей доброте.
Грейс боролась с искушением поинтересоваться, о каком опыте идет речь. Исходя из ее собственного опыта, добрые люди избегали общества Августы Кавендиш.
Нет, устыдилась она, это было бы недостойно.
Грейс тяжело вздохнула. В конце концов, она вовсе не обязана помогать герцогине. Теперь она сама себе хозяйка, зачем ей заботиться о старухе? Но разве душевная доброта и порядочность – пустые слова? Нет, она останется верна себе, независимо от обстоятельств. Все эти пять лет она прислуживала герцогине не по собственной воле, а в силу необходимости. А сейчас…
