— А у вас скула побагровела.
Они почти добрались до гостиницы, где остановился Одли, и поэтому замедлили скачку, перейдя на шаг. Одли ехал на лошади из конюшни замка Белгрейв, и Томас не мог не отметить, что он был весьма искусным наездником.
Одли без особой деликатности потрогал свою щеку, энергично похлопав по ней пальцами.
— Пустяки, — заявил он, видимо, имея в виду причиненный ущерб. — Не то что ваш глаз.
Томас только приподнял бровь в ответ на эту очевидную браваду. Щека Одли припухла и приобрела красновато-синий оттенок.
— Мне приходилось получать пулю в плечо и нож в бедро. А вам? — поинтересовался Одли с обманчивой мягкостью.
Томас не удостоил его ответом, но его челюсти сжались.
— Щека — это пустяк, — повторил Одли, снова устремив взгляд на дорогу.
Они были рядом с гостиницей. Томас хорошо знал здешние места. Проклятие, он владел ими.
Во всяком случае, так ему казалось. А теперь кто знает? Возможно, он вовсе не герцог Уиндем. Что, если он всего лишь один из Кавендишей, которых наверняка, полно в стране. Ясно, не близкой родни, а седьмой воды на киселе.
Это интересный вопрос. «Интересный», конечно, было единственным словом, которым он мог воспользоваться, не опасаясь лопнуть от смеха. Если он не герцог Уиндем, то кто он такой, черт побери? Владеет ли он хоть чем-то? Есть ли у него хотя бы скала или жалкий клочок земли, которые он может назвать своими?
Даже его помолвка с Амелией под вопросом.
Милостивый Боже. Он бросил взгляд через плечо на Одли, который, будь он проклят, выглядел холодным и невозмутимым, устремив взгляд вдаль.
Неужели и ее он должен уступить? Земли, титул, все до последнего пенни на его счетах — все ему достанется, включая невесту.
И, судя по реакции Грейс на этого наглеца, Амелия вполне может влюбиться в него с первого взгляда.
Он раздраженно фыркнул. Если день продолжится в том же духе, к ночи он доберется до седьмого круга ада.
— Пожалуй, я промочу горло, — объявил он.
— Элем? — удивился Одли, словно не мог вообразить, чтобы герцог Уиндем пил что-нибудь столь плебейское.
— Пока вы будете улаживать свои дела, — отозвался Томас, искоса взглянув на него. — Как я понимаю, вы не нуждаетесь в моей помощи.
Одли приподнял брови.
— Нет, если только у вас нет нездорового интереса к мужскому нижнему белью.
Томас холодно встретил его взгляд.
— Не вынуждайте меня снова врезать вам.
— Вы проиграете.
— А вы умрете.
— Не от вашей руки, — буркнул Одли.
— Что вы сказали?
— Вы пока еще герцог, — пожал плечами Одли.
Томас схватился за повод с большим рвением, чем было необходимо. И хотя точно знал, что имеет в виду Одли, он обнаружил, что испытывает извращенную потребность заставить его произнести это вслух.
— То есть вы хотите сказать… — отрывисто произнес он.
Одли повернулся к нему. Он казался расслабленным, непринужденным и полностью владел собой, что еще больше взбесило Томаса. Одли выглядел так, как обычно выглядел и ощущал себя он сам.
Но не сейчас. Его сердце бешено колотилось, руки были ледяными, голова шла кругом. Это был не он. Он никогда не чувствовал Себя таким растерянным, сбитым с толку. Он боялся закрыть глаза, опасаясь, что, когда откроет, небо станет зеленым, лошади заговорят по-французски, а земля будет ускользать из-под ног при каждом шаге.
— Вы герцог Уиндем. Закон всегда будет на вашей стороне.
Томас едва сдержался, чтобы не ударить его снова. Пусть даже это докажет правоту Одли. Никто не посмел бы перечить ему здесь, в деревне. Он мог избить Одли до смерти и спокойно избавиться от останков.
Все будут рады услужить герцогу Уиндему. Достаточно вспомнить обо всех преимуществах его положения, авторы ми он никогда не пользовался.
Они остановились у гостиницы и бросили поводья юному конюху по имени Бобби, который кинулся им навстречу. Томас знал его с детства. Его родители были арендаторами, честными, работящими людьми, которые почитали за честь приносить в замок Белгрейв корзинку песочного печенья на Рождество, хотя и знали, что Кавендиши едва ли нуждаются в еде.
— Ваша светлость, — просиял Бобби, запыхавшись после бега.
— Позаботишься о лошадях, Бобби? — Томас кивнул в сторону жеребца Одли.
— Наилучшим образом, сэр.
— Вот почему я не доверяю их никому другому. — Томас бросил ему монету. — Мы вернемся через… час? — Он посмотрел на Одли.
— Около того, — подтвердил тот и повернулся к мальчику, глядя на него в упор, что Томас нашел странным. — Вчера тебя здесь не было, — заметил он.
— Да, сэр, — отозвался Бобби. — Я работаю только пять дней в неделю.
Томас позаботился о поощрении хозяина гостиницы за то, что тот давал своим юным работникам дополнительный выходной. Правда, никто, кроме хозяина, не знал об этом.
— Ты видел Люси?
Люси? Томас заинтересовался.
— Черный мерин? — Глаза Бобби загорелись.
— Мерин с кличкой Люси? — спросил Томас.
— Он самый, — ответил Одли мальчику, прежде чем повернуться Томасу: — Это длинная история.
— Он просто красавец, — сказал Бобби, благоговейно округлив глаза.
Томас не мог не улыбнуться. Бобби сходил с ума по лошадям, с тех пор как научился ходить. Томас всегда думал, что когда-нибудь наймет его главным конюхом в замок Белгрейв.
— Мне он тоже нравится, — согласился Одли. — Пару раз он спас мне жизнь.
Глаза Бобби стали круглыми как блюдца.
— Правда?
— Правда. У Наполеона не было никаких шансов против такого замечательного британского коня, как этот. — Одли бросил взгляд в сторону конюшни. — Как он?
— Напоен и почищен. Я сам ухаживал за ним.
Пока Одли давал указания, чтобы его мерина со смешной кличкой подготовили к обратной дороге, Томас направился в пивную. Хотя его неприязнь к Одли слегка уменьшилась — нельзя не уважать человека, который так ценит свою лошадь, — пинта эля пришлась бы кстати в такой день, как этот.
Он хорошо знал хозяина гостиницы. Гарри Глэддиш вырос в замке Белгрейв, будучи сыном старшего конюха. Отец Томаса счел его подходящей компанией для своего сына. Он был настолько ниже по положению, что не возникало вопроса, кто главный. «Лучше подручный конюха, чем отродье торговца», — часто повторял он, обычно в присутствии матери Томаса, которая была дочерью торговца.
Гарри и Томас, однако, спорили, кто главный, и довольно чаете. В результате они стали близкими друзьями. Через несколько лет их пути разошлись. Отец Томаса позволил Гарри учиться вместе с Томасом в Белгрейве, но не собирался оплачивать его обучение в дальнейшем. Томас отправился в Итон и Кембридж, а затем погрузился в разгульную жизнь Лондона. Гарри остался в Линкольншире; управлять гостиницей, которую купил его отец, когда его жена неожиданно получила наследство. И хотя теперь они чуть больше сознавали разницу в их положении, чем в детстве, их дружба оказалась удивительно живучей.
