Титул. Какая ирония! Его отец провел всю жизнь, поклоняясь собственному титулу, а теперь оказывается, что он, возможно, вообще не был герцогом. Если, конечно, у родителей мистера Одли хватило ума пожениться.
— Уиндем? — тихо окликнула она.
Томас вскинул голову, повернувшись к ней. Должно быть, он слишком погрузился в собственные мысли.
— Томас, — напомнил он ей.
Ее щеки окрасил легкий румянец. Не смущения, понял он, а восторга. Эта мысль согрела его, добравшись до крохотного уголка сердца, дремавшего годами.
— Томас, — мягко повторила она.
Этого было достаточно, чтобы заставить его продолжить.
— Он женился на ней до того, как получил титул, — объяснил он. — Еще когда был третьим сыном.
— Один из братьев, кажется, утонул?
О да, обожаемый Джон, который, возможно, оставил собственного законного сына.
— Он был средним сыном, не так ли? — тихо спросила Амелия.
Томас кивнул. Он не собирался рассказывать ей, что произошло накануне. Боже правый, это было безумие. Менее суток назад он беззаботно целовал ее в саду, решив, что пришло время сделать ее герцогиней, а теперь даже не знает, кто он такой.
— Джон, — заставил он себя сказать. — Он был любимчиком моей бабушки. Его корабль затонул в Ирландском море. А через год лихорадка унесла старого герцога и его наследника — обоих в течение одной недели, — и мой отец вдруг унаследовал титул.
— Должно быть, это явилось для него сюрпризом, — промолвила она.
— Еще бы. Никто никогда не думал, что он станет герцогом. У него был немудреный выбор: военная служба, церковь или женитьба на богатой наследнице. — Томас хрипло хмыкнул. — Не думаю, что кого-нибудь удивил его выбор. Самое забавное, что семья моей матери была разочарована не меньше, если не больше.
— Даже тем, что они породнились с домом Уиндемов? — удивилась она.
— Они были безумно богаты, — объяснил Томас. — Ее отец владел фабриками, разбросанными по всему северу. Она была его единственным ребенком. Они были уверены, что смогут купить для нее титул. А в тот момент у моего отца не было ни титула, ни особой надежды его унаследовать.
— Что случилось?
Он пожал плечами.
— Не имею понятия. Моя мать была достаточно привлекательной. И определенно достаточно богатой; Но она не была нарасхват. Поэтому ее родным пришлось удовольствоваться моим отцом.
— А он считал, что это он удовольствовался ею, — догадалась Амелия.
Томас мрачно кивнул.
— Он невзлюбил ее с того мгновения, когда женился на ней. Но когда его старшие братья умерли и он стал герцогом, буквально возненавидел ее и никогда не скрывал этого ни передо мной, ни перед другими.
— Это чувство было взаимным?
— Не знаю, — ответил Томас, осознав вдруг, что, как ни странно, никогда не задавал себе этого вопроса. — Она никогда не платила ему тем же, если это то, что вы имеете в виду. — Мысленным взором он увидел свою мать с вечно испуганным лицом и затравленным взглядом бледно-голубых глаз. — Она просто… смирилась, молча выслушивала его оскорбления, ничего не говорила в ответ и уходила. Впрочем, нет, — сказал он, вспомнив. — Это было не так. Она никогда не уходила. Она всегда ждала, пока он уйдет. Она никогда бы не посмела выйти из комнаты раньше его.
— А чем она занималась? — спросила Амелия.
— Она любила гулять в саду, — припомнил Томас. — А когда шел дождь, проводила много времени, глядя в окно. В сущности, у нее было не много друзей. Мне кажется…
Он собирался сказать, что не помнит, чтобы она улыбалась, но тут в его мозгу промелькнуло воспоминание. Ему было лет семь, возможно, восемь, и он собрал маленький букетик для нее. Отец пришел в ярость. Цветы были с клумбы, разбитой для украшения сада, и не предназначались для того, чтобы их рвать. Но мать улыбнулась в присутствии его отца. Ее лицо просветлело, и она улыбнулась.
— Странно, что он не вспоминал об этом столько лет.
— Она редко улыбалась, — тихо сказал он. — Почти никогда.
Она умерла, когда ему исполнилось двадцать, на неделю раньше своего мужа. Они оба подхватили легочную лихорадку. Это было ужасное, мучительное угасание, их тела сотрясались от кашля, глаза остекленели от боли и усталости. Доктор, не склонный выбирать деликатные выражения, сказал, что они утонули в собственной жидкости. Томас всегда находил горькую иронию в том, что его родители, которые провели всю жизнь, избегая друг друга, умерли, по сути, вместе.
И даже в этом его отец обвинил его мать. Собственно, его последние слова были: «Это ее рук дело».
— Вот почему мы сейчас здесь, — внезапно произнес он, сухо улыбнувшись. — Вместе.
— Прошу прошения?
Он пожал плечами, словно все это не имело значения.
— Предполагалось, что ваша мать выйдет замуж за Чарлза Кавендиша. Вы это знали?
Она кивнула.
— Он умер за четыре месяца до свадьбы, — сказал он бесстрастным тоном, словно пересказывая новости из газеты. — Мой отец всегда считал, что ваша мать должна была стать именно его женой.
— Ваш отец любил мою мать? — удивилась Амелия.
— Мой отец никого не любил. Но семья вашей матери не менее старинная и благородная, чем его собственная.
— Более старинная, улыбнулась Амелия, — но не столь благородная.
— Если бы мой отец знал, что станет герцогом, то никогда не женился бы на моей матери. — Он посмотрел на нее с непроницаемым выражением. — Он женился бы на вашей.
Амелия приоткрыла рот и начала что-то говорить, но он продолжил:
— В общем, именно поэтому он поспешил устроить нашу помолвку.
— Это должна была быть Элизабет, — сказала Амелия, — но мой отец хотел, чтобы его старшая дочь вышла замуж за сына его ближайшего друга. Но он умер, и Элизабет пришлось ехать в Лондон в поисках мужа.
— Мой отец был полон решимости объединить семьи в следующем поколении. — Томас невесело рассмеялся. — Чтобы очистить голубую кровь, подпорченную моей матерью.
— О, какая глупость, — сказала Амелия, хотя и чувствовала, что это совсем не глупость. Ее сердце сжималось от сочувствия к мальчику, вынужденному расти в таком несчастливом окружении.
— О нет, — заверил ее Томас, — он не уставал это повторять. Мол, я должен жениться на высокородной девице и должен быть уверен, что мои дети сделают то же самое. Потребуются поколения, чтобы привести нашу кровь и родословную к должному состоянию. — Томас усмехнулся, но это была жутковатая усмешка. — Вы моя дорогая, предназначались в спасительницы даже в зрелом возрасте шести месяцев.
Амелия отвернулась, переваривая услышанное. Неудивительно, что ему так не хотелось назначать дату свадьбы. Кто захочет жениться на ней на таких условиях?
