— Правда? — спросил он, явно заинтересованный.
Это удивило Амелию. При всех их утренних похождениях, он оставался… самим собой, и она не привыкла, что его интересуют ее мысли и желания.
— Танцы, — сказала она, отвечая на его невысказанный вопрос. — Рисование, фортепиано и математика в объеме, достаточном, чтобы мы могли считать, сколько стоит весь модный ансамбль одежды.
Он улыбнулся.
— И что, сумма впечатляющая?
Амелия бросила на него кокетливый взгляд через плечо.
— О, ужасно. Я разорю вас, если мы будем давать более двух маскарадов в год.
Он скорчил кислую гримасу, затем указал на книжный стеллаж у дальней стены.
— Атласы вон там — на тот случай, если вы пожелаете удовлетворить свой интерес.
Она улыбнулась, немного удивленная его жестом, и двинулась через комнату, чувствуя себя странно польщенной.
— Я услышала несколько минут назад, что вы редко бываете в этой части дома.
Его губы изогнулись в иронической полуулыбке, которая выглядела довольно нелепо в сочетании с его подбитым глазом.
— Достаточно часто, чтобы знать, где найти атлас.
Амелия кивнула, вытащив с полки наугад тонкий томик большого формата. На обложке было выгравировано золотым тиснением: «Карты мира». Корешок скрипнул, когда она раскрыла атлас. На титульной странице значился 1796 год, и у Амелии мелькнула мысль: когда в него заглядывали в последний раз?
— Грейс обожает атласы, — сказала она, недоумевая, почему это вдруг пришло ей в голову.
— Вот как?
Он подошел ближе.
— Да. Кажется, она об этом говорила. А может, я слышала это от Элизабет. Они всегда были близкими подругами. — Амелия осторожно перевернула страницу. Книга не была особенно хрупкой, но что-то в ней внушало почтение. Опустив глаза, она увидела большую карту, на весь разворот страниц, с заголовком: «Карта мира, 1791 год от Рождества Христова».
Амелия осторожно провела пальцем по Азии и вниз, до южной оконечности Африки.
— Только посмотрите, какой он большой, — промолвила она словно про себя.
— Мир? — уточнил Томас с улыбкой в голосе.
— Да, — сказала она.
Томас шагнул ближе, остановившись рядом с ней, и нашел пальцем на карте Британию.
— А теперь посмотрите, какие мы маленькие.
— Это кажется странным, не правда ли? — заметила она, пытаясь не обращать внимания на тот факт, что он стоит так близко, что она чувствует тепло, исходящее от его тела. — Я всегда поражалась, как далеко отсюда до Лондона, а здесь, — она указала на карту, — почти ничего.
— Не совсем. — Он измерил расстояние мизинцем. — Половина ногтя как минимум.
Амелия улыбнулась, предпочитая смотреть в атлас, а не на него.
— Мир, измеренный длиной ногтя. Это было бы любопытное исследование.
Он хмыкнул.
— Уверяю вас, в каком-нибудь университете этим уже занимаются.
Она посмотрела на него, что, возможно, было ошибкой, потому что у нее перехватило дыхание. Тем не менее она смогла сказать — и на удивление рассудительным тоном:
— Неужели ученые настолько эксцентричны?
— Особенно те, у которых длинные ногти.
Амелия рассмеялась, он тоже, и тут она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.
Какие красивые у него глаза, подымала она несколько отстраненно, словно рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза и нравилось смотреть в них.
Как случилось, что она никогда не замечала, что у него разные глаза? Она всегда думала, что они голубые — не бледно-голубые и не синие, а ярко-голубого оттенка. Но теперь она ясно видела коричневые вкрапления в радужке правого глаза.
Удивительно, что она не замечала этого раньше, — возможно, потому, что никогда не вглядывалась. А может, он никогда не подпускал ее к себе достаточно близко и достаточно надолго.
И тут он произнес, задумчивым и слегка удивленным тоном, какой был бы и у нее, осмелься она высказать свои мысли вслух:
— Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.
— А у вас коричневые крапинки, — отозвалась Амелия и тут же пожалела, что не может провалиться сквозь землю. Надо же сказать такую глупость!
Он коснулся синяка на скуле.
— Крапинки?
— Нет, в правом глазу, — пояснила Амелия. Если уж нельзя взять свои слова назад, нужно хотя бы объяснить их значение. Она собралась показать, но тут же отдернула руку. Не может же она коснуться его и тем более ткнуть в глаз.
— А это. Удивительно, не правда ли? — Он скорчил странную гримасу. Впрочем, нет. Она не казалась бы странной на лице кош угодно, только не его. Чуточку смиренная и немного пристыженная, но такая человечная, что ее сердце пропустило удар.
— До сих пор никто не замечал, — добавил он. — Пожалуй, это к лучшему. К чему мне эти маленькие несовершенства? — Он что, напрашивается на комплимент? Она сжала губы, подавив улыбку.
— А мне нравится, — сказала она. — Мне нравится все, что делает вас менее совершенным.
Выражение его лица потеплело.
— Вот как?
Она кивнула, отведя глаза. Забавно, насколько легче быть искренней и дерзкой, когда он сердится или находится в подпитии, чем когда он улыбается.
— В таком случае вы найдете во мне немало черт, которые вам понравятся, когда узнаете меня лучше.
Она сделала вид, что изучает карту.
— Вы хотите сказать, что далеки от совершенства?
— Ну, я никогда бы не посмел сказать такое, — поддразнил он.
Амелия судорожно сглотнула. Он склонился слишком близко, вероятно, даже не заметив этого. Во всяком случае, голос его звучал ровно, дыхание, обдававшее ее ухо, оставалось размеренным.
— Почему вы сказали, что у меня карие глаза? — спросила она, не поднимая глаз от атласа.
— Я этого не говорил. Я сказал, что они кажутся карими.
Амелия ощутила совершенно неоправданную вспышку тщеславия. Она всегда гордилась своими светло-коричневыми глазами. Они были ее самой привлекательной чертой и определенно уникальной. У всех ее сестер были такие же белокурые волосы и такой же цвет лица, как у нее, но она была единственной с такими необычными глазами.
— Сегодня утром они казались зелеными, — продолжил он. — Хотя полагаю, дело в выпивке. Еще пинта-другая эля, и из ваших ушей полетели бы бабочки.
Этого Амелия не могла стерпеть.
— При чем здесь выпивка! — возмутилась она. — У меня светло-коричневые глаза, скорее, зеленые, цвета ореха обыкновенного, чем, карие, — добавила она недовольным тоном.
