Он вернулся к своему занятию с угрюмой решимостью, вытаскивая тома без названия и раскрывая их, чтобы заглянуть внутрь. Наконец он добрался до полки, где стояли только учетные книги. Он вытащил одну из них, и его сердце гулко забилось, когда он понял, что строки заполнены датами рождений, смертей и браков.
Это была регистрационная книга. Но даты относились к другому периоду. Родители Джека поженились в 1790 году, а указанные даты были намного позднее.
Томас оглянулся через плечо, чтобы сказать о своей находке Джеку, но тот стоял, напряженно выпрямившись, перед горящим камином. Вся его фигура, казалось, застыла в неподвижности, и Томас понял, почему он не слышал его шагов по комнате.
Джек не двинулся с места, с тех пор как они вошли в комнату.
Томас подавил порыв подойти к нему и хорошенько встряхнуть, чтобы вбить в него немного здравого смысла. О чем, к дьяволу, ему сетовать? Это его, а не Джека жизнь будет разрушена к концу сегодняшнего дня. Это он лишится своего имени, дома, состояния и невесты.
Джек выйдет из этой комнаты одним из самых могущественных и богатых людей планеты. А он останется ни с чем. Пожалуй, кроме немногочисленных друзей. Знакомых у него имелось в избытке, а вот друзей — раз-два и обчелся. Грейс, Гарри Глэддиш… и, возможно, Амелия. Впрочем, вряд ли она захочет видеть его после всего, что он сказал и сделал. Ей будет чересчур неловко. А если она выйдет замуж за Джека…
Тогда ему будет тоже неловко.
Он закрыл глаза, заставив себя сосредоточиться на деле. Он сам сказал Амелии, что она должна выйти замуж за герцога Уиндема, кто бы им ни оказался. Проклятие, он не может жаловаться, если она последует его указаниям.
Томас поставил том на полку и вытащил другой, проверив даты, сопутствующие каждой записи. Они относились к более раннему периоду, чем предыдущие, включая самый конец восемнадцатого столетия. Он просмотрел еще один том, затем четвертый и на этот раз, взглянув на аккуратные записи, обнаружил даты, которые искал.
Нервно сглотнув, он взглянул на Джека.
— Кажется, здесь.
Джек повернулся. Его губы были плотно сжаты, взгляд казался затравленным.
Томас посмотрел на книгу и обнаружил, что его руки дрожат. Он держался весь день вплоть до этого момента, надеясь стоически вынести все, что судьба ему готовит.
Но теперь он был испуган.
Тем не менее ему удалось собраться с силами и улыбнуться. Потому что если он не будет вести себя как мужчина то, что от него останется к концу этого дня? Только его достоинство и душа.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Джеку.
— Ну что, почитаем?
— Сделайте это сами, — сказал тот.
— Вы не хотите убедиться своими глазами?
— Я доверяю вам.
Губы Томаса приоткрылись, но не от удивления. Почему бы Джеку не доверять ему? Он не в силах изменить записи на страницах, раскрытых перед ним. Но даже если Джек страшится того, что они там увидят, неужели ему не интересно? Неужели ему не хочется посмотреть самому? Как можно проделать весь этот путь и даже не заглянуть в регистрационную книгу?
— Нет, — сказал Томас. Почему он должен все брать на себя? — Я не буду делать этого без вас.
Секунду Джек не двигался, затем выругался себе под нос и подошел к Томасу, стоявшему у письменного стола.
— Вы так чертовски благородны, — буркнул он.
— Ненадолго, — пробормотал Томас. Он положил книгу на стол, раскрыв ее на первой странице. Джек стоял рядом, глядя вместе с ним на мелкий, но разборчивый почерк викария Магуайрсбриджа.
Томас нервно сглотнул. Его горло сжалось. Но он должен пройти через это. Это его долг перед герцогством Уиндем.
Разве не в этом состояла вся его жизнь? В служении Уиндему?
Он чуть не рассмеялся. Если кто-нибудь считал, что он слишком далеко заходит в понимании своего долга…
То это как раз тот случай.
Он перевернул несколько страниц, пока не нашел нужный год.
— Вы знаете, в каком месяце ваши родители поженились? — спросил он у Джека.
— Нет.
Не важно, решил Томас. Это маленький приход. Вряд ли здесь заключалось много браков.
«Патрик Колвилл и Эмили Кендрик, 20 марта 1790 года.
Уильям Фигли и Маргарет Плоурайт, 22 мая 1790 года».
Он скользил пальцем по странице, пока не добрался до конца. Затаив дыхание, он перевернул страницу.
Вот они!
«Джон Огастус Кавендиш и Луиза Генриетта Гэлбрейт, поженились 12 июня 1790 года в присутствии свидетелей, Генри Уикема и Филиппа Гэлбрейта».
Томас закрыл глаза.
Итак, все кончено. Все, что составляло его сущность, все, чем он владел… Все это потеряно.
А что осталось?
Он открыл глаза, глядя на свои руки, на свое тело, свою кожу, кровь, мышцы и кости. Достаточно ли этого?
Даже Амелия потеряна для него. Она выйдет замуж за Джека или какого-нибудь другого, не менее титулованного парня, и будет жить до конца ее дней как жена другого мужчины.
Это ранило. Томас не мог представить, что будет так больно.
— Кто такой Филипп? — прошептал он, не отрывая взгляда от записи. Джек должен знать, ведь Гэлбрейт — фамилия его матери.
— Что?
Подняв глаза, Томас увидел, что тот спрятал лицо в ладонях.
— Филипп Гэлбрейт? Он был свидетелем.
Джек убрал руки от лица и заглянул в регистрационную книгу.
— Брат моей матери.
— Он еще жив? — Томас и сам не знал, почему это его интересует. Доказательство брака здесь, в его руках, и он не сможет оспорить его.
— Не знаю. Был жив, когда я видел его в последний раз. Это было пять лет назад.
Томас судорожно сглотнул, уставившись в пространство. Он ощущал странную невесомость в теле, словно из него выкачали кровь. Его кожа покрылась мурашками…
— Вырвите эту страницу, — раздался голос из-за его плеча.
— Вы сошли с ума?
Джек покачал головой.
— Вы герцог.
Томас снова устремил взгляд на страницу и с огромной печалью, по-настоящему принял свою судьбу.
— Нет, — тихо возразил он. — Не я.
— Нет. — Джек схватил его за плечи. В его глазах застыло паническое выражение. — Вы то, что нужно Уиндему, что нужно всем.
— Перестаньте. Вы…
— Выслушайте меня, — взмолился Джек. — Вы были рождены и воспитаны для этой миссии. Я все разрушу. Понимаете? Я не хочу этого.
Он был явно напуган. Хороший знак, решил Томас. Только недалекий человек — к тому же весьма поверхностный — способен видеть в положении герцога только престиж и богатство. Если Джек понимает кое-что, чтобы бояться, значит, он в достаточной степени годится для этой миссии.
