Вдовствующая герцогиня резко повернулась к Томасу.
— Это правда?
Он не ответил.
Она повторила свой вопрос, схватив Томаса за локоть с такой яростью, что заставила Амелию вздрогнуть.
— Там нет записи о браке, — настойчиво произнес Джек.
Томас по-прежнему молчал.
— Томас — герцог, — снова сказал Джек с отчаянием в голосе. — Вы что, не слышите? Почему никто не слушает меня?
Амелия затаила дыхание.
— Он лжет, — негромко произнес Томас.
Амелия проглотила ком в горле, борясь с подступившими слезами.
— Нет, — взорвался Джек. — Говорю вам…
— О, ради Бога, — перебил его Томас. — Неужели вы думаете, что никто ничего не узнает? Наверняка были свидетели свадьбы. Ради Бога, вы не можете переписать прошлое. — Он бросил взгляд на огонь. — Или сжечь его, как в данном случае.
Амелия потрясенно смотрела на него, осознав, что он мог солгать.
Он мог солгать, но не стал.
Если бы он солгал…
— Он вырвал страницу из регистрационной книги, — сказал Томас со странной отстраненностью. — И бросил ее в огонь.
Все дружно повернулись и как завороженные уставились на пламя в камине. Но там не было никаких следов страницы — ни пепла, ни черных язычков дыма, который появляется, когда горит бумага. Никаких свидетельств преступления Джека не было. Если бы Томас солгал…
Никто бы не узнал. Он мог сохранить свой титул, свои деньги.
Он мог бы сохранить ее.
— Титул ваш, — сказал Томас, повернувшись к Джеку, и поклонился.
Джек выглядел ошеломленным и подавленным.
— Я… — Томас откашлялся. — Я мистер Кавендиш, — сказал он ровным, спокойным голосом, — и желаю вам всего хорошего.
С этими словами он направился к двери, пройдя мимо онемевшей публики.
На Амелию он даже не взглянул.
И тут она осознала, что за всю эту ужасную сцену Томас ни разу не посмотрел на нее. Он стоял на месте, глядел куда, угодно: на стену, на Джека, на свою бабушку, даже на Грейс, — но только не на нее.
Едва ли этот факт мог служить ей утешением. Но почему-то Амелии стало легче.
Томас не представлял, куда пойдет. Когда он шел по дому, мимо экономки, безразличие которой сменилось откровенным подслушиванием, и когда вышел на крыльцо, щурясь на яркое ирландское солнце, у него была только одна мысль: прочь отсюда.
Ему надо уехать. Он не желал видеть свою бабку, не желал видеть нового герцога Уиндема. И не хотел, чтобы Амелия видела его.
Томас вскочил в седло и направил лошадь к Батлерсбриджу, поскольку это было единственное место, которое он знал. Но сворачивать к Кловерхиллу не стал — не готовый увидеться с остальной компанией, которая могла вернуться с минуты на минуту, — а двинулся дальше, пока не увидел трактир. Заведение выглядело достаточно респектабельным, поэтому Томас спешился и вошел внутрь.
Там и нашла его Амелия через пять часов.
— Мы искали вас, — сказала она, стараясь говорить бодро и оживленно.
Томас на секунду закрыл глаза и потер пальцами переносицу, прежде чем ответить:
— Похоже, вы меня нашли.
Она прикусила губу, задержав взгляд на полупустой кружке с элем, стоявшей перед ним.
— Я не пьян, если вас это интересует.
— Я бы не стала винить вас, будь иначе.
— Какая похвальная терпимость. — Томас небрежно откинулся на стуле. — Жаль, что я не женился на вас.
Может, он не был пьян, но явно выпил достаточно, чтобы настроиться на язвительный лад.
Амелия не ответила, что, пожалуй, и к лучшему: Томас был не в настроении выслушивать нотации. Он сказал бы что-нибудь в ответ, а потом презирал бы себя еще больше, чем сейчас.
Признаться, он находил всю ситуацию довольно утомительной.
Конечно, Амелия не заслужила, Чтобы он срывал на ней свое дурное настроение, но, с другой стороны, он сделал все, чтобы избавиться от общества себе подобных. Это она выследила его до трактира.
И тут до него дошло.
— Что вы здесь делаете?
— По-моему, я уже сказала, что искала вас.
Томас огляделся по сторонам. Они находились в пивной, прости Господи, среди мужчин, занятых выпивкой.
— Вы что, пришли сюда без сопровождения?
Она пожала плечами.
— Сомневаюсь, что кто-нибудь заметил мое отсутствие. Там царит волнение.
— Чествуют нового герцога? — сухо поинтересовался он.
Она склонила голову набок, оценив его сарказм.
— Чествуют его предстоящую свадьбу.
Он вскинул на нее острый взгляд.
— Не со мной, — поспешно сказала Амелия, подняв руку, словно предвосхищая его вопрос.
— Да, — пробормотал он. — Какой же праздник без невесты.
Губы Амелии сжались, выдавая ее нетерпение. Но она сдержала свое раздражение.
— Он женится на Грейс.
— Вот как? — Томас улыбнулся. По-настоящему. — Это хорошо. Это очень хорошо.
— Похоже, они любят друг друга.
Он посмотрел на нее. Она была очень спокойной. Напряжения не было не только в ее голосе, но и в поведении. Ее волосы были убраны в свободный узел, из которого выбилось несколько прядей. Она не улыбалась, но и не хмурилась. Учитывая, сколько всего произошло за этот день, она казалась на удивление безмятежной и даже счастливой.
— Предложение было очень романтичным, — сообщила она.
— Вы присутствовали при этом?
Она усмехнулась.
— Мы все присутствовали.
— Даже моя бабушка?
— О да.
Томас хмыкнул, несмотря на свою решимость оставаться неприступным.
— Жаль, что меня там не было.
— Мне тоже жаль, что вас там не было.
В ее голосе было что-то заставившее его посмотреть на нее. Но он не хотел этого видеть. Он не хотел ее жалости, сочувствия, что ни означало бы это выражение на женском лице: немного материнское, немного печальное, словно ей хотелось решить все его проблемы и развеять его тревоги поцелуем и словами «ну будет, будет».
Неужели человек не вправе предаться собственным несчастьям?
Это не тот опыт, который можно разделить с другими.
«Ах да, я тот, кого раньше знали как герцога Уиндема».
Это будет звучать чертовски забавно на вечерах и балах.
