— Вообще-то три, — вздохнула она.
Секунду Томас молча смотрел на нее, пытаясь вообразить, что такого могла придумать его бабушка, чтобы ее компаньонка оставалась на ногах в такое время ночи. Он даже баялся думать на эту тему — только дьявол знал, что могло прийти ей в голову.
— Грейс? — мягко произнес он, потому что бедняжка выглядела по-настоящему измученной.
Она озадаченно моргнула.
— Извините, что вы сказали?
— Почему вы разгуливаете по холлу?
— Ваша бабушка неважно себя чувствует, — отозвалась она с удрученной улыбкой. И добавила: — Вы сегодня поздно.
— У меня было дело в Стэмфорде, — сообщил Томас деловитым тоном. Он считал Г рейс одним из своих немногих друзей, но она была леди до кончиков ногтей, и он никогда бы не стал говорить в ее присутствии о Селесте.
К тому же он был недоволен собственной нерешительностью. И зачем его понесло в другой конец Стэмфорда — только для того чтобы вернуться назад?
Грейс прочистила горло.
— У нас был… волнующий вечер, — сказала она, добавив с явной неохотой: — На нас напали разбойники.
— Господи! — воскликнул Томас, устремив на нее пристальный взгляд. — С вами все в порядке? И как себя чувствует моя бабушка?
— Мы не пострадали, — заверила его она, — хотя наш кучер заработал огромную шишку на голове. Я взяла на себя смелость дать ему три дня на выздоровление.
— Разумеется, — сказал Томас, браня себя. Он не должен был позволять им путешествовать одним. Ему следовало сообразить, что они будут возвращаться ночью. Интересно, а что с Уиллоуби? Хотя маловероятно, что их карета тоже подверглась нападению. Ведь они живут в противоположной стороне. И все же он чувствовал себя виноватым. — Я должен принести вам свои извинения. Мне следовало настоять на том, чтобы вы взяли с собой больше сопровождающих.
— Глупости, — возразила Грейс. — Это не ваша вина. Кто мог подумать… — Она покачала головой. — Мы не пострадали. Это единственное, что имеет значение.
— Они что-нибудь похитили? — поинтересовался он, потому что это казалось очевидным вопросом.
— Не слишком много, — отозвалась Грейс легким тоном, словно пытаясь преуменьшить случившееся. — У меня вообще ничего. Полагаю, сразу видно, что я небогата.
— Бабушка, наверное, в бешенстве.
— Она немного расстроена, — признала Грейс.
Томас чуть не рассмеялся. Он сознавал, что это неприлично и немилосердно, но всегда обожал недосказанность.
— На ней были ее изумруды, не так ли? — Он покачал головой. — Старая перечница до смешного привязана к этим камням.
— Вообще-то она сохранила свои изумруды, ответила Грейс, утомленная настолько, что даже не упрекнула его за то, что он назвал свою бабушку старой перечницей. — Она спрятала их под подушкой сиденья.
Это произвело на него впечатление.
— Она спрятала драгоценности?
— Спрятала я, — уточнила Грейс. — Она сунула их мне, прежде чем они ворвались в карету.
Томас улыбнулся, восхищаясь ее находчивостью, а зачем, после несколько неловкой паузы, заметил:
— Вы так и не сказали, почему до сих пор не легли. Определенно вы заслужили отдых.
Она помедлила, издав неопределенный звук и оставив его гадать, что приводит ее в такое смущение.
— У вашей бабушки возникла странная просьба, — наконец сказала она.
— Все ее просьбы странные, — заметил он.
— Нет, эта… — Она испустила вздох отчаяния. — Вряд ли вы захотите помочь мне принести картину из галереи.
Такого Томас не ожидал.
— Картину? — переспросил он.
Она кивнула.
— Из галереи?
Она снова кивнула.
Он попытался угадать… и сдался.
— Надеюсь, она попросила картину скромных размеров.
У Грейс был такой вид, словно она сдерживает улыбку.
— Натюрморт?
— Нет.
Милостивый Боже, его бабушка наконец-то сошла с ума. Пожалуй, это даже хорошо. Возможно, он сможет отправить ее в приют для умалишенных. Вряд ли кто-нибудь станет возражать.
— Она хочет портрет вашего дяди.
— Моего дяди? Которого?
— Джона.
Томас кивнул. Он мог и не спрашивать. Конечно, он никогда не знал своего дядю. Джон Кавендиш преставился за год до его рождения. Но замок Белгрейв долго жил под его тенью. Вдовствующая герцогиня всегда больше всего любила своего среднего сына, и все это знали, особенно остальные сыновья.
— Он всегда был ее любимцем, — промолвил он.
Грейс бросила на него вопросительный взгляд.
— Но ведь вы его не знали.
— Нет, конечно, — отозвался он деловитым тоном. — Он умер еще до моего рождения. Но мой отец говорил о нем.
Довольно часто, и никогда с симпатией.
Тем не менее, ему придется помочь Грейс снять портрет со стены. Бедняжка одна не справится. Он покачал головой.
— Надеюсь, портрет не в полный рост?
— Боюсь, что да.
Боже. С его бабушкой не соскучишься.
Нет, он не будет этого делать.
Он посмотрел на Грейс в упор.
— Нет, — сказал он. — Сейчас вы ничего не будете делать. Если ей так хочется, чтобы эта чертова картина висела в ее спальне, пусть попросит лакея завтра утром.
— Уверяю вас, мне ничего так не хочется, как лечь спать, но легче сделать то, что она просит.
— Вовсе нет, — заявил Томас. Бог свидетель, его бабушка всех достала. Он повернулся и решительно зашагал вверх по лестнице, собираясь задать ей словесную порку, которую она давно заслужила, но на полпути обнаружил, что он один.
Что это с женщинами Линкольншира сегодня? Вторая бунтует.
— Грейс! — рявкнул он.
А когда она не материализовалась у подножия лестницы, сбежал вниз, окликнув громче:
— Грейс!
— Я здесь, — отозвалась она, выскочив из коридора. — Господи, вы разбудите весь дом.
Он пропустил ее предостережение мимо ушей.
— Не говорите мне, что вы собираетесь притащить картину сама.
— Если я этого не сделаю, она будет звонить мне всю ночь и я не сомкну глаз.
Он сузил глаза.
— Предоставьте это мне.
На ее лице отразилась тревога.
— Что предоставить?
— Перерезать ее шнур для звонка, — сказал он, направившись вверх с еще большей решимостью.
— Перерезать шнур… Томас!
