– Спасибо, – прошептала Гонория, быстро помолившись о выздоровлении Маркуса.
– Пожалуйста, – пробормотал Маркус.
Гонория, подпрыгнув от удивления, вскрикнула.
– Извини, – произнес он, смеясь.
Звука более приятного Гонория не слышала.
– Я благодарила не тебя, – задиристо ответила она.
– Я знаю. – Он улыбнулся.
Гонория попыталась разгладить покрывшуюся жуткими складками юбку. На ней было то же голубое платье, в котором она выехала из Лондона – ужас! – два дня назад. Как же страшно она должна выглядеть.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Гораздо лучше, – ответил Маркус, садясь. Гонория заметила, что он откинул одеяло. Она вчера уже сотню раз видела его обнаженную грудь, тыкала и резала его обнаженную ногу и даже – впрочем, она никогда ему об этом не расскажет – однажды увидела его тело пониже спины, когда он ворочался. Но сейчас, когда они оба полностью проснулись и он уже не на пороге смерти, она не может даже встретиться с ним взглядом.
– Тебе все еще очень больно? – спросила она, указывая на его ногу, торчавшую из-под покрывал.
– Нет, рана, скорее, просто ноет.
– У тебя будет жуткий шрам.
Маркус криво улыбнулся:
– Я буду носить его с лицемерной гордостью.
– С лицемерной? – переспросила Гонория, не в силах сдержать интерес.
Он наклонил голову набок, рассматривая огромную рану на ноге.
– Думаю, я могу сказать, что получил его в драке с тигром.
– С тигром? В Кембриджшире?
Он ухмыльнулся:
– Более вероятно, чем с акулой.
– Дикий медведь? – предложила Гонория.
– Ну, это уже недостойно.
Она сжала губы и булькнула от смеха. Маркус тоже, и только после этого она позволила себе поверить: да, он выздоравливает. Чудо. Она не могла придумать другого слова. Его лицо снова зарумянилось, и хотя он сильно исхудал, все равно ясность в его глазах перевешивала все.
С ним все будет в порядке.
– Гонория?
Она посмотрела на него вопросительно.
– Ты качаешься, – пояснил он. – Я бы помог тебе, но…
– Я действительно чувствую себя не очень… устойчиво, – ответила она, направляясь к креслу у кровати. – Я думаю…
– Ты ела?
– Да, – сказала она. – Нет. Немного. Наверное, мне действительно следует поесть. Думаю, я просто… чувствую облегчение. – И потом, к своему ужасу, Гонория начала всхлипывать. Внезапно, как будто на нее накатила высокая океанская волна. До этого она держала себя в руках, но теперь, когда поняла, что с Маркусом все будет в порядке…
Она была словно струна скрипки, натянутая – и лопнувшая.
– Прости, – произнесла она между всхлипами. – Я не знаю… Я не хотела… Я просто так рада…
– Шшшш, – прогудел он, взяв ее за руку. – Все в порядке. Все будет хорошо.
– Я знаю, – ответила Гонория. – Я знаю. Поэтому и плачу.
– Поэтому плачу и я, – тихо произнес он.
Гонория повернулась. Слезы не катились по его лицу, но глаза были мокрыми. Она никогда не видела, чтобы Маркус проявлял такие эмоции, и никогда не считала такое возможным. Дрожащей рукой она дотронулась до его щеки, потом до уголка его глаза и убрала пальцы, когда одна из его слез упала на ее руку. А потом она сделала нечто, чего не ожидали ни Маркус, ни она сама.
Гонория крепко обняла его и уткнулась лицом в его шею.
– Мне было так страшно, – прошептала она. – Я даже сама не знаю, насколько я была испугана.
Он обнял ее в ответ. Вначале нерешительно, но потом Маркус расслабился и нежно погладил ее по голове.
– Я просто не знала, – сказала она. – Я не сознавала. – Это были только слова, значение которых даже она теперь не понимала. Она просто… просто…
Гонория подняла взгляд. Ей необходимо было увидеть его лицо.
– Гонория, – прошептал Маркус, глядя на нее как будто в первый раз. Его глаза были теплыми, шоколадно-коричневого цвета, полными чувства. Что-то полыхало в их глубинах, что-то, чего она не могла распознать, и медленно, очень медленно, его губы коснулись ее.
Маркус никогда не смог бы объяснить, почему он поцеловал Гонорию. Он не знал, почему это сделал. Она плакала, и он обнимал ее, все было естественно. Он не чувствовал никакого желания ее поцеловать.
Но потом она посмотрела на него. Ее глаза – о, эти прекрасные глаза – блестели от слез, ее полные губы дрожали. Его дыхание остановилось. Мысли остановились. Что-то, знавшее – в его руках женщина, – проснулось внутри, и Маркус потерял себя.
Он изменился.
Он должен был поцеловать ее. Должен был. Это было так же необходимо, как дышать.
И когда он сделал это…
Земля перестала вращаться.
Птицы перестали петь.
Весь мир замер, все, кроме его, ее и их легкого поцелуя.
Внутри Маркуса проснулись страсть и желание. И он понял – если бы он не был так слаб, он пошел бы дальше. Он бы не смог остановиться. Он прижался бы к ней, насладился бы ее мягкостью, ее ароматом.
Он глубоко поцеловал бы ее и коснулся. Везде.
Он умолял бы ее. Он умолял бы ее остаться, умолял бы принять его страсть, умолял бы принять его.
Он желал ее. И это его пугало.
Ведь это Гонория. Он обещал охранять ее. А вместо этого…
Маркус оторвался от ее губ, но не смог отстраниться. Касаясь ее лба своим, он прошептал:
– Прости меня.
Потом она ушла. Но она не могла покинуть комнату мгновенно. Он видел, как дрожат ее руки, как дрожат ее губы.
Он поступил как животное. Она сохранила ему жизнь, и вот как он ее отблагодарил?
– Гонория, – прошептал он. Он приложил пальцы к губам, как будто еще мог почувствовать ее.
И почувствовал. Проклятие.
Он все еще чувствовал ее поцелуй, легкое касание ее губ еще щекотало его.
Она была с ним.
И у Маркуса возникло странное ощущение, что так будет всегда.
Глава 14
Слава Богу, Гонории не пришлось провести весь день, мучительно размышляя о поцелуе с Маркусом.
Вместо этого она спала.
От спальни Маркуса до ее комнаты было недалеко, и она сосредоточилась на одной цели – ставить одну ногу впереди другой и сохранять вертикальное положение, пока не достигнет комнаты. А после этого она легла на кровать и не вставала следующие двадцать четыре часа.
