Если она и видела сны, то не помнила их.
Когда она проснулась – все в том же платье, – было утро. Нужно было помыться, переодеться, позавтракать – за столом она радостно настояла на том, чтобы миссис Уэдерби присоединилась к ней, и они говорили о множестве вещей, не имеющих никакого отношения к Маркусу.
Яйца были необыкновенными, как и бекон, и гортензии за окном.
Гортензии. Кто бы мог подумать?
Она успешно избегала не только Маркуса, но и разговоров о Маркусе, пока миссис Уэдерби не спросила:
– Вы сегодня уже навещали милорда?
Гонория остановилась, не донеся оладью до рта.
– Мм, еще нет, – ответила она. Масло с оладьи капало ей на руку. Гонория положила ее обратно и вытерла пальцы.
А потом миссис Уэдерби произнесла:
– Уверена, он очень обрадуется вам.
А значит, Гонории следовало немедленно к нему пойти. После всех усилий, которые она приложила, заботясь о нем, было бы очень странно, если бы она просто махнула рукой и сказала: «О, я уверена, с ним все хорошо».
До спальни Маркуса идти было примерно три минуты, на три минуты дольше, чем она хотела бы думать о трехсекундном поцелуе.
Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… Который, как она полагала, был и ее лучшим другом.
И это, если подумать, было не менее удивительно, чем поцелуй. Как такое случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а нее ее. Или, точнее, в первую очередь другом Дэниела, а уж потом – ее. Не то чтобы…
Гонория остановилась. У нее уже кружится голова.
А, какая разница! Маркус наверняка об этом и не думал. Возможно, он даже был в бреду. Возможно, он даже ничего не вспомнит.
И можно ли это назвать поцелуем? Все произошло очень, очень быстро. И значит ли что-нибудь вообще поцелуй, если целующий (он) безумно благодарен целуемой (ей) и, вероятно, даже чувствует себя в долгу?
Она, в конце концов, спасла Маркусу жизнь. Поцелуй отчасти даже закономерен.
Кроме того, Маркус сказал: «Прости меня». Считается ли поцелуй поцелуем, если целующий извинился?
Гонория думала, нет.
И все же она совершенно не хотела с ним разговаривать, и когда миссис Уэдерби сообщила ей, что Маркус все еще спал, когда она его навещала, Гонория решила поспешить и успеть, пока он не проснулся.
Дверь в спальню все еще была немного приоткрыта, и Гонория очень медленно открыла ее пошире. Немыслимо, чтобы в таком доме, как Фензмор, скрипели петли, но слишком осторожной быть нельзя. Просунув голову в щель, она заглянула внутрь, посмотрела на него и…
Он повернулся и посмотрел на Гонорию.
– О, ты проснулся! – слова слетели у нее с языка, как чириканье ошеломленной птички.
Черт.
Маркус сидел в кровати, по пояс укрывшись одеялом. Гонория с облегчением заметила, что он наконец в ночной рубахе.
Он показал ей книгу.
– Я пытался читать.
– В таком случае не буду тебе мешать, – быстро проговорила она, хотя, судя по интонации, его попытки пока не увенчались особым успехом.
Потом она присела в реверансе.
В реверансе!
Почему она сделала реверанс? Никогда в жизни Гонория не приседала в реверансе перед Маркусом. Она кивала ему и даже слегка сгибалась в коленях, но, Господь свидетель, он бы покатился со смеху, если бы она присела в реверансе. Вполне возможно, он и сейчас смеется. Но Гонория убежала, не дождавшись его реакции.
Тем не менее, встретив мать и миссис Уэдерби в гостиной, она могла совершенно честно сказать, что навестила Маркуса и нашла его весьма бодрым.
– Он даже читает, – поведала им Гонория абсолютно обыкновенным тоном. – Хороший знак.
– Что он читал? – вежливо спросила мать, наливая Гонории чаю.
– Эм… – Гонория моргнула, не в силах вспомнить ничего, кроме темно-красной кожаной обложки. – Я, честно говоря, не обратила внимания.
– Нам, вероятно, следует принести ему побольше книг, – заметила леди Уинстед, передавая Гонории чашку. – Осторожно, горячо, – предупредила она и продолжила: – Невыносимо скучно лежать в кровати. Говорю по своему опыту. Я была прикована к постели четыре месяца, пока вынашивала тебя, и три месяца – пока вынашивала Шарлотту.
– Я не знала.
Леди Уинстед отмахнулась:
– С этим ничего нельзя было поделать. У меня не было выбора. Но книги определенно сохранили мне разум. В постели можно либо читать, либо вышивать, а я никогда не видела Маркуса с иголкой и ниткой.
– Действительно, – улыбнувшись, согласилась Гонория.
– Ты должна осмотреть его библиотеку и выбрать что-нибудь. А когда мы уедем, он может взять мой роман. – Мать поставила чашку. – Я привезла один, автор – Сара Горели. Я почти дочитала его. Совершенно замечательное произведение.
– «Мисс Баттеруорт и Безумный барон»? – с сомнением спросила Гонория. Она тоже прочитала этот роман и нашла его весьма занимательным, однако до нелепости мелодраматичным, и не могла себе представить, чтобы Маркус получил от него удовольствие. Если Гонории не изменяла память, главная героиня этого произведения постоянно где-то висела – то на краю скалы, то на дереве, то на карнизе.
– Наверное, он предпочел бы что-нибудь более серьезное.
– Скорее, он думает, что хочет чего-то более серьезного. Но мальчик и так слишком серьезен. Ему нужно больше легкости в жизни.
– Он уже далеко не мальчик.
– Для меня он всегда будет мальчиком. – Леди Уинстед повернулась к молчавшей до сих пор миссис Уэдерби: – А для вас?
– О, конечно, – согласилась миссис Уэдерби. – Но я знаю его еще с пеленок.
Гонория была уверена – Маркус вряд ли одобрил бы эту беседу.
– Может, ты выберешь для него несколько книг, Гонория? – сказала мать. – Я уверена, ты лучше знаешь его вкусы.
– Зато я не уверена, – ответила Гонория. Почему-то ее это беспокоило.
– У нас в Фензморе весьма обширная библиотека, – гордо заметила миссис Уэдерби.
– Тогда я обязательно что-нибудь найду, – с широкой улыбкой сказала Гонория.
– Постарайся, – произнесла мать. – Иначе тебе придется учить его вышивать.
Гонория в панике посмотрела на нее, потом поняла, что она смеется.
– Ты можешь себе такое представить? – со смешком спросила ее леди Уинстед. – Из мужчин получаются чудесные портные, но я уверена – в задних комнатах у них сидят батальоны женщин с иголками.
– У мужчин слишком большие пальцы, – согласилась с ней миссис Уэдерби. – Они не могут правильно держать иголку.
– Но у него все равно получится лучше, чем у Маргарет. – Леди Уинстед повернулась к домоправительнице и пояснила: – Моя старшая дочь. Я никогда не видела человека, хуже управляющегося с иголкой.
