– Меня это не удивляет, – пробормотал Маркус.
Гонория окинула его взглядом, ясно показывающим – она не пропустила его ироничное замечание. Но не обиделась; Маркус хорошо знал Гонорию.
А потом он понял: ему приятно, что она не обиделась. Очень приятно так хорошо знать другого человека.
– Итак, – продолжила она, намереваясь договорить, – Сара в этом году будет снова играть на фортепиано, она мой самый близкий друг. Мы замечательно проводим время вместе. Айрис будет играть на виолончели. Она почти такого же возраста, как и я, и я всегда хотела проводить с ней больше времени. Она была и у Ройлов, и я… – Она вдруг замолчала.
– В чем дело? – спросил Маркус. Она выглядела почти обеспокоенной.
Гонория моргнула.
– Думаю, она прекрасно справится.
– С виолончелью?
– Да. Можешь себе представить?
Он счел вопрос риторическим.
– В любом случае, – продолжила Гонория, – Айрис будет выступать, и ее сестра Дейзи тоже, хотя, боюсь, она играет ужасно.
– Хм… – Как бы повежливей спросить? – Ужасно по сравнению с остальным человечеством или по сравнению со Смайт-Смитами?
Гонория, похоже, с трудом сдерживала улыбку.
– Даже по сравнению с нами.
– Да, тогда это действительно трагедия. – Маркус сам удивился, как ему удалось сохранить серьезное лицо.
– Я знаю. Бедная Сара надеется, что ее в ближайшие три недели поразит молния. Она еле оправилась от прошлогоднего выступления.
– По-видимому, она не улыбалась и не держалась так храбро?
– Разве тебя там не было?
– Я смотрел не на Сару, а на тебя.
Она приоткрыла рот, весело сверкнула глазами и явно собиралась пошутить. Однако не произнесла ни слова и застыла, словно внезапно поняла, что он сказал.
И сам Маркус тоже внезапно понял, что сказал.
Гонория медленно наклонила голову набок и взглянула на него так, как будто… как будто…
Он не знал. Он не знал, что это значит, но мог поклясться – ее глаза потемнели, когда она внимательно смотрела на него. Потемнели и стали глубже, и Маркус мог думать только об одном – она заглядывает прямо в его сердце.
Прямо в его душу.
– Я смотрел на тебя, – сказал он так тихо, что сам себя почти не услышал. – Я смотрел только на тебя.
Это было до того, как…
Она взяла его ладонь в свою – маленькую, изящную, бледно-розовую. Идеальную.
– Маркус? – прошептала она.
И тогда он понял. Это было до того… До того как он… Полюбил ее.
Глава 16
Мир перевернулся. Гонория нисколько не сомневалась в этом.
Не было другого объяснения головокружительному, опьяняющему ощущению, охватившему ее. Все осталось на прежних местах – она находилась в той же комнате, рядом – поднос с остатками ужина и украденным пирогом… Ничего не изменилось.
Но она стала другой.
Гонория непроизвольно склонила голову набок, как будто в другом положении она лучше разглядит Маркуса. И она действительно стала лучше видеть его, более четко. Как странно…
Она словно впервые смотрела на него и, глядя в его глаза – карие, с янтарными искорками, необыкновенно глубокие, – не могла оторваться от них и утопала в глубине.
«Я люблю его», – пронеслось у нее в голове.
И снова: «Я люблю его».
Нет ничего более ошеломляющего и в то же время простого и верного. Гонория чувствовала себя так, как будто все эти годы ей чего-то не хватало, а эти восемь простых слов: «Я смотрел не на Сару, а на тебя», все поставили на место.
Она любит его. Она всегда будет его любить. Кого же еще она может любить, если не Маркуса Холройда?
– Я смотрел на тебя, – произнес он так тихо, что Гонория даже не была уверена, слышит ли его. – Я смотрел только на тебя.
Она опустила глаза. Ее ладонь лежала в его руке. Как она там оказалась, Гонория не помнила.
– Маркус? – прошептала она, сама не зная, о чем спрашивает. Но она не могла заставить себя сказать что-либо еще.
– Гонория, – прошептал он, и потом…
– Милорд! Милорд!
Гонория откинулась назад, чуть не упав с кресла. Из коридора раздался шум, а потом звук торопливо приближающихся шагов. Она быстро встала и отошла за кресло.
Секунду спустя мать Гонории и миссис Уэдерби ворвались в комнату.
– Пришло письмо, – сбивчиво начала леди Уинстед. – От Дэниела.
Гонория покачнулась и оперлась на спинку кресла. От брата больше года не было вестей. Возможно, Маркусу он и писал, но не ей и ее матери.
– Что там? – спросила леди Уинстед, хотя Маркус еще даже не сломал печать.
– Позволь ему хотя бы открыть конверт, – осадила мать Гонория. У нее на языке вертелось замечание, что им всем следовало бы покинуть комнату и позволить Маркусу прочитать письмо в одиночестве. Но она не могла заставить себя это сделать. Дэниел – ее единственный брат, и она страшно по нему скучала. Месяцы проходили без единой весточки от него, и Гонория убеждала себя, что это случайность. Наверняка его письмо просто потерялось; международная почта на редкость ненадежна.
Сейчас ее не волновало, почему он так долго ей не писал. Она просто хотела узнать содержание его письма Маркусу.
И они все, затаив дыхание, продолжали смотреть на Маркуса. Более чем невежливо, но никто не сдвинулся с места.
– С ним все хорошо? – наконец отважилась спросить леди Уинстед, когда Маркус дочитал первую страницу.
– Да, – пробормотал он, моргнув, как будто не мог поверить прочитанному. – Да. Более того, он едет домой.
– Что? – Леди Уинстед побледнела, и Гонория поспешила к ней, чтобы поддержать.
Маркус откашлялся.
– Он пишет, что получил сообщение от Хью Прентиса. Рамсгейт наконец согласился оставить обиду в прошлом.
«Долго же он собирался», – невольно подумала Гонория. Когда она последний раз встретила маркиза Рамсгейта, того чуть не хватил апоплексический удар при виде ее. Это было год назад, но все же.
– Может быть, лорд Хью притворяется? – предположила Гонория. – Может быть, это ловушка?
– Не думаю, – произнес Маркус, читая вторую страницу письма. – Он не из тех, кто способен на такую подлость.
– Не из тех? – высоким от возмущения голосом повторила за ним леди Уинстед. – Он погубил жизнь моего сына.
– Это-то как раз и странно, – сказал Маркус. Он все еще читал письмо. – Хью Прентис всегда был хорошим человеком. Эксцентричным, но не бесчестным.
