Разумеется, он будет действовать в своей обычной неприметной, закулисной манере. От обязательства присматривать за Гонорией его никто не освобождал, и ему в любом случае непременно нужно присутствовать на балу.
Он посмотрел на письменный стол. Слева лежало официальное приглашение в Бриджертон-Хаус, справа – записка, которую оставила Гонория, уезжая из Фензмора неделю назад. Великолепный образчик пустоты. Приветствия, подпись и между ними две безликие фразы. Словно никто никого не спас от смерти, никто никого не целовал, никто никого не кормил украденным пирогом с патокой…
Такого рода послание вполне подходило для того, чтобы вежливо поблагодарить хозяйку дома за прекрасно организованный прием гостей в саду, однако вовсе не напоминало романтическую переписку с будущим супругом.
Каковым Маркус намеревался стать в самом скором времени. Он собирался просить ее руки у Дэниела (черт бы его побрал!), как только тот вернется в родные пенаты. Однако пока Маркусу предстояло искать подход к Гонории без посторонней помощи.
В чем и заключалась главная сложность.
Маркус вздохнул. Ведь есть же мужчины, которые умеют общаться с женщинами. К сожалению, он не принадлежал к их числу. Более того, раньше он хотя бы умел разговаривать с Гонорией. Однако в последнее время и тут выступал не слишком успешно.
Как бы там ни было, следующим вечером он находился в одном из самых отвратительных мест на свете. В лондонском бальном зале.
Маркус занимал привычную позицию – в углу, у стены, откуда можно наблюдать за происходящим, изображая полнейшее равнодушие и не привлекая к себе внимания. Попутно он лишний раз поблагодарил судьбу за то, что принадлежит к мужской половине человечества. Иначе он оказался бы в положении вон той барышни слева от него. Они оба просто стояли в углу бального зала. Но она была «цветком у стены»
[6]
, а он – сумрачным, погруженным в раздумье джентльменом.
На бал съехалось множество народу – леди Бриджертон пользовалась большой популярностью в обществе, – и Маркус не знал, здесь ли Гонория. Он ее не видел, но, с другой стороны, сейчас ему не удалось бы разглядеть даже дверь, через которую он вошел. Уму непостижимо, как люди ухитряются получать удовольствие посреди всей этой жары, духоты и толчеи?
Маркус снова взглянул на барышню слева. Она казалась ему смутно знакомой, но он, разумеется, не помнил ее имени. Юная леди, откровенно говоря, была не очень юной, скорее, одних лет с Маркусом. Услышав ее вздох – протяжный и усталый, он заподозрил в ней «родственную душу». Она тоже смотрела на толпу, усердно делая вид, что не интересуется никем конкретным.
Маркус подумал, не поздороваться ли с ней и не спросить ли, знает ли она Гонорию, а если да, то не видела ли она ее сегодня вечером. Однако за секунду до того, как он заговорил с ней, она повернулась в противоположном направлении, и он мог бы поклясться, что услышал, как она пробормотала: «Будь оно все проклято, хочу эклер».
С этими словами барышня отделилась от стены и принялась прокладывать путь через толпу. Маркус наблюдал за ней с большим интересом. Она точно знала, куда идти. А значит, если он не ослышался…
Она знала, где именно находятся эклеры.
Маркус устремился за ней. Раз уж он вынужден торчать на балу, причем не видя Гонории, ради которой приехал в это кошмарное место, тогда почему бы по крайней мере не побаловать себя десертом?
Он давно овладел искусством двигаться чрезвычайно целеустремленно, даже когда у него не было никакой определенной цели. Чтобы избежать ненужных разговоров, достаточно просто вскинуть подбородок и устремить строгий взгляд поверх людских голов.
Что он и делал, пока кто-то не ударил его по ноге.
Ох!
– К чему такое лицо, Чаттерис? – вопросил властный женский голос. – Я едва задела вас.
Маркус остановился, потому как узнал этот голос и понял, что сопротивление бесполезно. Он опустил глаза и с вежливой улыбкой посмотрел на морщинистое лицо леди Данбери, наводившей ужас на Британские острова со времен Реставрации.
Во всяком случае, ему так казалось. Она приходилась двоюродной бабкой его матери и наверняка преодолела столетний рубеж.
– Неприятности с ногой, миледи, – с наипочтительнейшим поклоном сказал Маркус.
Она ударила об пол своим оружием (кто-то, возможно, назвал бы этот предмет тростью, но Маркус знал, что к чему).
– Упали с лошади?
– Нет, я…
– Рухнули с лестницы? Уронили на ногу бутылку? – Она лукаво взглянула на него. – Или тут замешана женщина?
Он поборол желание скрестить руки на груди. Пожилая дама наблюдала за ним с усмешкой. Ей нравилось подшучивать над собеседниками. Помнится, как-то она обмолвилась, что главным достоинством старости является возможность безнаказанно говорить все, что вздумается.
Он наклонился и с глубочайшей серьезностью сообщил:
– Если честно, камердинер всадил в меня нож.
О радость! Впервые в жизни ему удалось заставить ее замолчать.
Она застыла с открытым ртом, вытаращила глаза и, кажется, даже побледнела. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Хотя при таком невообразимом оттенке кожи, как у нее, утверждать что-либо определенное было решительно невозможно.
Надо отдать ей должное, она довольно быстро оправилась от потрясения, хохотнула и спросила:
– Нет, серьезно? Что произошло?
– В точности то, что я сказал. Меня порезали ножом. – Он выдержал паузу и добавил: – Если бы мы не стояли посреди бального зала, я бы вам продемонстрировал рану.
– Не может быть! – Она подалась вперед, глядя на него с кровожадным любопытством. – Вероятно, жуткое зрелище?
– Сейчас нет, но было, – заверил он. Она поджала губы и прищурилась:
– И где же сейчас ваш камердинер?
– Полагаю, в Чаттерис-Хаусе. Угощается моим лучшим бренди.
Она снова издала короткий лающий смешок и объявила:
– Вы всегда забавляли меня. Думаю, вы второй из моих любимых племянников.
– Неужели? – вежливо удивился он.
– Вам известно, что вас считают человеком без чувства юмора?
– Вы не склонны выбирать выражения, – пробормотал он.
Она пожала плечами:
– С какой стати? Вы мой правнучатый племянник, и я могу говорить с вами так прямо, как пожелаю.
– По моим наблюдениям, вы одариваете своей прямотой не только родственников.
– Справедливое замечание, – одобрительно кивнула она. – Так вот, я просто хотела сказать, что вы искусно скрываете свое чувство юмора. Чему я безоговорочно аплодирую.
