Гонория толкнула ее локтем в бок.
– Она уже его знает, – ответила тетушка Шарлотта.
– Знает? – спросила Айрис, повернувшись к мисс Уинтер с недоверием и, если быть абсолютно честной, с отчаянием. – Действительно?
– Не очень хорошо, – мягко ответила мисс Уинтер. – Но я играла отрывки из него.
– Программы уже напечатаны, – попыталась в последний раз Айрис, – и там указана Сара.
– Забудьте, – раздраженно произнесла тетушка Шарлотта. – Перед началом мы сделаем объявление. Так всегда делают в театре. – Она махнула рукой в сторону мисс Уинтер, случайно задев ее плечо. – Считайте ее дублером Сары.
Повисла слегка невежливая тишина, и Гонория шагнула вперед.
– Добро пожаловать, – твердо произнесла она, так, чтобы Айрис и Дейзи поняли – им придется поступить так же. – Я очень рада познакомиться с вами.
Мисс Уинтер присела в едва заметном реверансе:
– И я, м…
– О, простите меня, – сказала Гонория. – Я леди Гонория Смайт-Смит, но, пожалуйста, если вы будете играть с нами, мы будем обращаться друг к другу по именам. – Она указала на своих кузин: – Айрис, Дейзи. Также Смайт-Смиты.
– Как и я когда-то, – перебила тетушка Шарлотта.
– Меня зовут Анна, – ответила мисс Уинтер.
– Айрис играет на виолончели, – продолжила Гонория, – Дейзи и я – на скрипках.
– Я оставляю вас четверых репетировать, – направившись к двери, произнесла тетушка Шарлотта. – У вас впереди трудный день.
Четверо музыкантов подождали, пока она ушла, а потом Айрис внезапно атаковала:
– Она ведь не больна, да?
Анна, явно удивленная яростью в голосе Айрис, переспросила:
– Прошу прощения?
– Сара, – вовсе не по-доброму пояснила Айрис. – Она притворяется. Я знаю.
– Я действительно не могу сказать, – дипломатично ушла от ответа Анна. – Я ее даже не видела.
– Возможно, у нее сыпь, – предположила Дейзи. – Кому захочется показываться на публике усеянной пятнами?
– Я не удовлетворюсь ничем, кроме неизлечимого увечья, – прорычала Айрис.
– Айрис! – осадила ее Гонория.
– Я не очень хорошо знаю леди Сару, – сказала Анна. – Меня наняли только в этом году, и ей не нужна гувернантка.
– Она бы в любом случае вас не слушала, – произнесла Дейзи. – Вы старше ее?
– Дейзи! – снова нахмурилась Гонория. Боже, как много ей приходится хмуриться.
Дейзи пожала плечами:
– Если она называет нас по именам, полагаю, я могу спросить, сколько ей лет?
– Больше, чем тебе, – отчитала кузину Гонория. – А значит – нет, не можешь.
– Это совершенно не важно, – легко улыбнувшись, ответила Анна. – Мне двадцать четыре. Моим заботам поручены Гарриет, Элизабет и Фрэнсис.
– Да помогут вам небеса, – прошептала Айрис.
Гонория не могла возразить. Три младшие сестры Сары поодиночке были милейшими девочками. Вместе, однако… Не зря Плейнсуорт никогда не страдал от недостатка драм.
Гонория вздохнула:
– Пожалуй, нам надо начать репетицию.
– Должна предупредить, – сказала Анна, – я не очень хорошо играю.
– Мы тоже.
– Неправда! – запротестовала Дейзи.
Гонория наклонилась, чтобы больше никто ее не услышал, и прошептала мисс Уинтер:
– Айрис довольно талантлива, и Сара была не так плоха, но Дейзи и я – ужасны. Советую вам набраться храбрости и терпения.
Анна, кажется, слегка забеспокоилась. Гонория пожала плечами. Скоро мисс Уинтер узнает, каково выступать на концерте Смайт-Смитов.
Или сойдет с ума.
Маркус приехал в Уинстед-Хаус заранее, хотя и не знал, где занять место – в переднем ряду или в последнем. Он купил цветы – не полевые гиацинты, их оказалось невозможно найти в Лондоне, а две дюжины ярких голландских тюльпанов.
Он никогда раньше не дарил женщинам цветы. Спрашивается – почему?
Маркус подумывал пропустить представление. Гонория очень странно вела себя на балу в честь дня рождения леди Бриджертон. Она, несомненно, сердилась на него. Маркус не имел никакого понятия за что. Гонория казалась необычно холодной, когда он в первый раз встретился с ней, вернувшись в Лондон.
Но потом, когда они танцевали…
Волшебно. Он мог бы поклясться, она тоже это почувствовала. Весь остальной мир как будто пропал, остались только они двое, и она ни разу не наступила ему на ногу.
А это уже было достижением.
Но возможно, ему показалось. Или чувство охватило только его. Поскольку когда музыка закончилась, Гонория разговаривала с ним очень раздраженно. Хотя она и сказала, что плохо себя чувствует, но отвергла все его предложения о помощи.
Маркус никогда не понимал женщин. Он думал, что Гонория – исключение, но, видимо, нет. И последние три дня он пытался понять, почему.
В конце концов он решил, что не может пропустить концерт. Это, как выразилась Гонория, традиция. Маркус посещал каждое представление. Если он не явится теперь, после того как заявил, что именно ради концерта так быстро вернулся в Лондон, Гонория воспримет это как пощечину.
Он не может так поступить. Не важно, что она рассержена на него. Не важно, что он сердит на нее и имеет на это полное право – Гонория повела себя очень странно и недружелюбно, и без всяких объяснений.
Она его друг. Даже если она никогда не полюбит его, она всегда будет его другом. И он не может намеренно причинить ей боль, так же, как не может отрезать себе кисть правой руки.
Пусть Маркус полюбил ее только недавно, но знает он ее уже пятнадцать лет. Пятнадцати лет достаточно, чтобы разобраться в ее душе. Он не изменит свое мнение о Гонории из-за одного странного вечера.
Он вошел в зал, где кипела бурная деятельность – слуги готовили сцену для представления.
Вообще-то Маркус хотел увидеть только Гонорию, возможно, ободрить ее перед концертом.
Черт побери, ободрение нужно ему самому. Будет мучительно больно сидеть здесь и смотреть, как она изображает счастье, только чтобы порадовать семью.
Стоя у стены зала, Маркус пожалел, что приехал так рано. Раньше это казалось хорошей идеей. Но Гонории нигде не было. Он должен был догадаться, что она с кузинами еще репетирует. Слуги с недоумением смотрели на него, словно спрашивая, почему он здесь.
Маркус поднял подбородок и обвел комнату своим обычным, заготовленным для официальных мероприятий взглядом. Он, вероятно, выглядел скучающим, гордым, и ни то ни другое не соответствовало его действительному состоянию.
Остальные гости не появятся еще как минимум полчаса. Маркус подумал, не направиться ли ему в гостиную. В этот момент он краем глаза заметил что-то розовое и понял – по залу с нехарактерной стремительностью движется леди Уинстед. Она увидела Маркуса и тут же подошла.
