Патрульная машина медленно катилась вдоль Харрингтон-стрит.
В руках у Энди Клаттербака было ружье. Клат кивнул им, Джон и Кевин Дэлевены
дружно его приветствовали. Стояла золотая осень, словно Джон Дэлевен никогда не
высовывался из открытой дверцы «форда» и не блевал в дорожную пыль.
Они пересекли Главную улицу.
— Ну… можно сказать, что я едва не выиграл пари.
«Семидесятники» в седьмой игре были впереди до последних секунд, а потом один
из ирландцев выцарапал мяч у Хола Греера. Бросок достиг цели, и… я потерял
деньги, которых у меня не было. Когда на следующий день я расплачивался с
инженером, он признался, что «в самом конце немного нервничал». И все. Меня так
и подмывало выцарапать ему глаза.
— Ты заплатил ему на следующий день? Каким образом?
— Говорю тебе, я жил словно в лихорадке. А как только мы
заключили пари, лихорадка спала. Я очень надеялся на выигрыш, но знал, что надо
подстраховаться на случай проигрыша. На карту были поставлены не только
доллары. Многое могло случиться, не отдай я эти деньги. Парень этот был
инженером, то есть одним из моих боссов. Его стараниями меня могли уволить. Не
отдай я деньги в срок, он бы нашел способ отметить это в моей характеристике.
Но главное заключалось в другом.
— В чем же?
— Твоя мать ничего не знала. В молодости нужно не так уж и
много, чтобы разрушить семью. Не уверен, что она развелась бы со мной из-за
этого пари, но очень рад, что мне не пришлось этого выяснять. Когда лихорадка
спала, я понял, что на кон поставлены не деньги, а все мое будущее.
Они уже подходили к «Империи изобилия». Джон увидел
скамейку, жестом предложил Кевину сесть.
— Осталось немного. — Отец хрипло рассмеялся. — Все равно
болит, хотя прошло столько лет.
Они сели, и мистер Дэлевен закончил рассказ о том, как
познакомился с Попом Мерриллом.
— Я был у него вечером того дня, когда заключил пари. Сказал
твоей матери, что мне надо купить сигареты. Пришел в темноте, чтобы никто меня
не увидел. Из горожан, К нему обращались только те, кто попадал в какие-то
передряги, а мне не хотелось, чтобы кто-либо знал о моих проблемах. Поп
спросил: «Каким ветром вас занесло ко мне, мистер Дэлевен?» Я рассказал. На что
он заметил: «Вы только заключили пари, а уже вбили себе в голову, что
проиграете его». «Если проиграю пари, — ответил я, — то хочу твердо знать, что
не проиграю при этом чего-то еще».
Он засмеялся. «Уважаю мудрых людей. Я чувствую, что могу вам
доверять. Если „Кельты“ выиграют, приходите ко мне. Вас я выручу. У вас честное
лицо».
— И это все? — спросил Кевин; в восьмом классе они изучали
систему ссуд, многое отложилось у него в памяти. — Он не попросил у тебя… э…
залога?
— Людям, которые ходили к Попу, закладывать нечего, —
усмехнулся отец. — Он, конечно, не из тех ростовщиков, каких изображают в
фильмах: не ломает ноги не возвратившим долг. Но у Меррилла есть свои способы
взять людей за горло.
— Какие способы?
— Не важно, — уклонился от прямого ответа Джон Дэлевен. —
После окончания последней игры я поднялся наверх, хотел сказать твоей матери,
что вновь иду за сигаретами. Она спала, и мне не пришлось лгать. Время было
позднее, но в окнах Меррилла горел свет. Другого я и не ожидал.
Деньги он дал десятками. Достал их из какой-то жестянки.
Одни десятки. Я хорошо это помню. Еще разглаживал мятые. Сорок десяток. Он
пересчитывал их, как кассир в банке, попыхивал трубкой, поблескивал стеклами
очков. Меня так и подмывало дать ему в зубы. Вместо этого я его поблагодарил.
Ты понятия не имеешь, как иногда трудно сказать: «Спасибо вам». Надеюсь,
никогда не узнаешь. Он ответил: «Условия вам известны, не так ли?» Я кивнул.
«Вот и хорошо, — продолжил он. — В вашем случае я не волнуюсь. Что я хочу
сказать, у вас честное лицо. Сначала вы расплатитесь с тем парнем на работе, а
потом расплатитесь со мной. А от азартных игр держитесь подальше. Одного
взгляда достаточно, чтобы понять: вы не игрок».
Я взял деньги и отправился домой, спрятал их под ковриком
старого «форда» и лег рядом с твоей матерью, но до утра не сомкнул глаз. На
следующий день отдал десятки инженеру, он аккуратно их пересчитал, сунул в
карман рубашки и застегнул пуговицу клапана, словно деньги значили для него не
больше, чем какая-нибудь квитанция. Потом хлопнул меня по плечу и сказал: «Ты
хороший парень, Джонни. Лучше, чем я думал. Я выиграл четыреста долларов, но
проиграл двадцать Биллу Антермейеру. Он говорил, что ты принесешь деньги этим
утром, а я думал, только в конце недели. Если принесешь». «Я всегда плачу
долги», — отрезал я. «Конечно, конечно», — закивал он, и вот тут я
действительно едва не отколошматил его.
— И какие проценты брал с тебя Поп, папа? Джон Дэлевен
повернулся к сыну:
— Этот человек разрешил тебе так называть себя?
— Да, а что?
— Будь с ним поосторожнее. Он змея. — Джон вздохнул, как бы
признавая, что от ответа ему не уйти. — Десять процентов.
— Это не так уж и мно…
— В неделю.
— Но ведь это нарушение закона!
— Святая правда, — сухо ответил мистер Дэлевен, посмотрел на
сына, увидел его изумление, хлопнул по плечу и рассмеялся. — Такова жизнь,
Кевин. Все равно умирать.
— Но…
— Какие уж тут «но». Поп знал, что я заплачу. А я уже
выяснил, что на сталелитейном заводе в Оксфорде требуются рабочие на смену с
трех дня до одиннадцати вечера. Я ведь сказал тебе, что готовился к проигрышу,
и не ограничился походом к Попу. Твоей матери я объяснил, что могу какое-то
время работать по вечерам. В конце концов, ей хотелось поменять машину,
переехать в квартиру получше, положить какие-то деньги в банк на случай
финансовых неурядиц. — Он рассмеялся. — Я решил приложить все силы, чтобы твоя
мама так ничего и не узнала. Она, конечно, возражала против моей второй работы.
Говорила, что я надорвусь, работая по шестнадцать часов в сутки. Что сталелитейные
заводы опасны, там вечно кто-то остается без руки или ноги. Я же отвечал, что
волноваться не стоит, я, мол, устроюсь в сортировочную, оплата там небольшая,
зато работа сидячая, а если мне будет тяжело, уйду. Она все равно не сдавалась,
говорила, что сама пойдет работать, но я ее от этого отговорил. Меньше всего
мне хотелось, чтобы она работала, знаешь ли. Кевин понимающе кивнул.
— Я обещал ей, что брошу вторую работу через шесть месяцев,
максимум восемь. Они меня взяли. Только не в сортировочную, а на прокатный
стан, направлять на ролики раскаленные болванки. Работа действительно была
опасная: достаточно на секунду отвлечься, чтобы остаться без руки или ноги, а
то и без головы. Я видел, как человеку роликами расплющило руку. Жуткое
зрелище.
