И вот что хотелось бы заметить еще: каждая история живет
своей тайной жизнью, независимой от автора, и «Несущий смерть» — история о
камерах и фотографиях — тоже. Примерно пять лет назад моя жена, Табита,
заинтересовалась фотографией, поняла, что у нее получается, и занялась этим
делом серьезно. Сам я фотографирую плохо (я один из тех, кому всегда удается
что-нибудь отрезать объектам съемки, или сфотографировать их с открытым ртом,
или… короче, вам все понятно), но уважаю тех, кому удаются хорошие снимки… а
сам процесс просто завораживает меня.
Итак, моя жена приобрела камеру настолько простую, что
фотографировать ею мог даже такой дундук, как ваш покорный слуга. Я не мог
оторвать глаз от этого «Полароида». Конечно, я видел такие камеры и раньше, но
как-то на них не обращал внимания. не присматривался к фотографиям. И чем
больше я думал о снимках, тем более странным мне все казалось: в итоге-то на
них фиксировались не просто образы, а мгновения… и в этом было что-то
необычное.
Сюжет возник у меня внезапно, летним вечером 1987 года, хотя
идея подсознательно зрела почти год. Но, думаю, хватит обо мне. Приятно было
пообщаться, правда, это не означает, что я согласен отпустить вас по домам.
Думаю, сначала нам надо побывать на праздновании дня
рождения в маленьком городке Касл-Рок.
Глава 1
15 сентября Кевину исполнилось пятнадцать лет, и он получил
именно тот подарок, о котором мечтал: «Солнце».
Речь идет о Кевине Дэлевене, а «Солнце» — это «Солнце-660»,
полароидная камера: для начинающего фотографа она сделает все что угодно, разве
только не нарежет сандвичи с копченой колбасой.
Разумеется, были и другие подарки: Мег, его сестра, подарила
носки, которые связала сама, бабушка из Де-Мойна — десять долларов, а тетя
Хильда прислала, как присылала всегда, узенький галстук-шнурок с уродливым
зажимом. Первый такой галстук она прислала на трехлетие Кевина; таким образом,
в ящике его бюро уже лежали (и ни разу не доставались) двенадцать галстуков с
уродливыми зажимами. Теперь к ним прибавился тринадцатый. Хотя мальчик никогда
не надел бы ни один, выбросить галстуки ему не разрешали.
Тетя Хильда жила в Портленде. Она не приезжала на день
рождения ни к Кевину, ни к Мег, но могла приехать. Действительно могла, ведь от
Портленда до Касл-Рока всего пятьдесят миль. А если б она приехала… и попросила
Кевина показать один из подаренных ею галстуков (или Мег — один из шейных
платков)? С другими родственниками удалось бы и отвертеться. Но с тетей Хильдой
такой номер не проходил. От других родственников ее отличало по крайней мере
два качества: она была Старая и Богатая.
И мать Кевина не сомневалась: когда-нибудь тетя Хильда
ЧТО-ТО СДЕЛАЕТ для Кевина и Мег. Под ЧТО-ТО подразумевался пункт завещания,
который станет известен после того, как старуха отдаст концы. И родители наивно
полагали, что от детей не убудет, если они поберегут ужасные галстуки-шнурки и
не менее ужасные шейные платки. Поэтому тринадцатому галстуку (с
зажимом-дятлом) предстояло лечь рядом с остальными двенадцатью, а на следующий
день Кевин собирался написать тете Хильде письмо и поблагодарить ее. Не потому,
что на этом настояла бы его мать. И не потому, что он думал или надеялся найти
упоминание о себе в завещании тети Хильды. Просто он был хорошо воспитанным
мальчиком, без дурных привычек.
Кевин поблагодарил всех за подарки. Мать и отец не
ограничились одной камерой, но «Полароид», конечно, был главным подарком, и они
очень обрадовались, увидев, что сын действительно счастлив. Кевин не забыл
поцеловать Мег и сказать, что будет надевать носки на все лыжные соревнования,
но взгляд его то и дело возвращался к коробке с камерой и дополнительным
кассетам, которые к ней прилагались.
Мальчик высидел за столом, пока ели мороженое и торт, на
котором он задул все свечи, хотя ему не терпелось опробовать камеру. Что Кевин
и сделал, почувствовав: пора.
Вот тут и начались неприятности. Он внимательно, насколько
позволяло его нетерпение, прочитал буклет-инструкцию, затем зарядил камеру под
настороженными взглядами всей семьи — по какой-то причине подарки очень часто
ломаются. Все шумно выдохнули, даже ахнули, когда камера выплюнула картонный
квадрат, который прикрывал кассету сверху, как и указывалось в инструкции.
У камеры были две маленькие лампочки, одна красная и одна
зеленая, разделенные серебристым зигзагом молнии. Кевин зарядил камеру, и
зажглась красная лампочка, на пару секунд. Вся семья с волнением наблюдала,
когда же наконец красная лампочка погаснет и замигает зеленая.
— Готово, — объявил Кевин. — Почему бы вам не встать рядом?
— Я не люблю фотографироваться! — заверещала Мег; наигранно
закрывая лицо руками, как удается только девочкам-подросткам да очень плохим
актрисам.
— Перестань, Мег — одернул ее мистер Дэлевен.
— Не порть нам праздник, Мег, — поддержала мужа миссис
Дэлевен.
Мег опустила руки (упиралась-то она больше для вида), и все
трое встали у стола, почетное место на котором занимал недоеденный торт.
Кевин посмотрел в видоискатель.
— Придвинься к Мег, мама. — Он помахал левой рукой. — И ты,
папа. — Он помахал правой.
— Вы меня забавите! — пожаловалась Мег Кевин положил палец
на кнопку, при нажатии на которую срабатывала камера, потом вспомнил фразу из
инструкции, предупреждающую о том, что, дернувшись, можно легко отрезать головы
тем, кто находится в кадре. «Отрезать головы, — подумал Кевин. — Забавно,
однако». Но его губы не растянулись в улыбке. Напротив, по какой-то непонятной
причине он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Пробежал и исчез. Кевин
чуть поднял камеру. Вот так. Все в кадре. Отлично.
— Приготовились! Улыбнулись и сказали:
«Интеркос!»
[2]
.
— Кевин! — возмущенно воскликнула мать.
Отец расхохотался, и Мег тоже.
Кевин нажал на кнопку.
Вспышка, питание на которую поступало от батарейки, залила
комнату ослепительно белым светом.
«Теперь камера моя», — подумал Кевин. Казалось, это
мгновение должно было вызвать счастье и радость. Но вместо этого именинник
снова почувствовал пробежавший по спине холодок.
Камера то ли пискнула, то ли зажужжала, короче, издала
характерный звук, которым сопровождается появление из ее чрева очередного
снимка.
— Дай посмотреть! — закричала Мег.
— Не торопись, милая, — остановил дочку мистер Дэлевен. —
Изображение проявляется не сразу.
