— Я, конечно, не могу выражать мнение моей сестры, мистер
Меррилл, но мне будет как-то не по себе, если вы… — пауза, — будете показывать
нам то, что привезли с собой, предварительно не убрав с наших глаз эту камеру…
или как там называется эта жуткая штука. Если вас не затруднит, унесите ее
обратно в машину.
— Абсолютно с тобой согласна. — Мелиусиппус затушила
наполовину выкуренную сигарету в пепельнице, напоминающей рыбу.
— Фотографии призраков — это одно, — продолжила Элиусиппус.
— В них есть определенная…
— Величественность. — вставила Мелиусиппус.
— Да! Величественность! Но этот пес… — Старушку даже
передернуло. — Он словно готов выпрыгнуть из фотографии и укусить кого-то из
нас.
— Нас всех, — поправила сестру Мелиусиппус. До последних
фраз Поп уже подумал, что сестры сделали первый ход в тонкой игре, итогом
которой станет цена покупки. Да только одинаковый тон, их одинаковые голоса,
неотличимые, как фигуры и лица, говорили об обратном. Камера «Солнце-660» —
паранормальная, тут сомнений у них не было, но слишком паранормальная для их
восприятия. Они не торговались. Сестры-Вонючки не притворялись, не вели сложную
игру, чтобы сбросить цену. Когда старушки говорили, что им не нужна камера,
производящая на свет Божий такие странные фотографии, сие именно это и
означало. И уж естественно, они не хотели верить, что Меррилл намеревался
продать им эту камеру и только ради этого приехал.
Поп оглядел гостиную. Совсем как комната старухи в
«ужастике», который он однажды смотрел по видео, жуткое барахло под названием
«Сожженные подношения», в котором здоровяк средних лет пытался утопить сына в
плавательном бассейне, причем оба полезли в воду одетыми. Комната героини была
набита фотографиями. Они стояли на столах и каминной доске в разнообразных
рамочках, они покрывали стены так плотно, что из-под них едва проглядывали
обои.
О гостиной Сестер-Вонючек он такого сказать не мог, но
фотографий хватало и здесь. Число их едва ли превышало сто пятьдесят, но в
маленькой и темной комнате казалось, что их в три раза больше. Некоторые Поп
видел лишь мельком, другие знал лучше, потому что сам же и продал их
Сестрам-Вонючкам.
Всего «фотографий призраков», как называла их Элиусиппус, в
коллекции сестер было гораздо больше: никак не меньше тысячи. И разместили их в
остальных четырнадцати комнатах особняка. Поп видел их все. Он относился к тем
нескольким счастливчикам, кому Сестры-Вонючки показали всю экспозицию. Но в
гостиной они держали самые ценные фотографии.
Жемчужина коллекции стояла в гордом одиночестве на «стенвее»
под высокими окнами. На ней труп левитировал в присутствии пятидесяти или
шестидесяти обалдевших от ужаса родственников и друзей, пришедших, чтобы
проводить покойного в последний путь. Разумеется, это была подделка. Любой
десятилетний ребенок, нет, даже восьмилетний, сразу бы понял, что это подделка.
В сравнении с ней фотографии танцующих эльфов, которые так удивили Артура
Конан-Дойла в конце его жизни, казались шедевром. В общем, оглядывая гостиную.
Поп отметил только две фотографии, которые не попадали в категорию откровенных
подделок. Требовалось более тщательное исследование, чтобы определить, как их
сработали.
Однако эти две древние старушенции, которые собирали
«фотографии призраков» всю жизнь и объявили, что являются ведущими экспертами в
этой области, сейчас — когда он показал им не просто паранормальную фотографию,
но паранормальную камеру, которая не ломалась после хитрого фокуса, как та, что
«сфотографировала» женщину-призрак, наблюдающую за охотниками на лис, — они
повели себя как девочки-школьницы на фильме ужасов. Эта камера могла
фотографировать и фотографировать. Интересно, сколько денег они потратили на
эти подделки? Тысячи долларов? Десятки тысяч? Сотни…
— ..показать нам? — спросила Мелиусиппус. Поп Меррилл
заставил свои губы разойтись в улыбке.
— Покорно прошу меня извинить. Засмотрелся на ваши
сокровища, вот мои мысли и пошли гулять сами по себе. Наверное, такое может
случиться с каждым из нас.
— Нам по восемьдесят три года, но мысли у нас не «гуляют», а
разум у нос чист как стеклышко, — с явным неободрением ответила Элиусиппус.
— Свежевымытое стеклышко, — добавила Мелиусиппус. — Я
спросила, не хотели бы вы показать нам новые фотографии… разумеется, после
того, как унесете отсюда эту ужасную штуку.
— Уж не помню, когда мы видели действительно хорошие новые
фотографии. — Элиусиппус закурила очередную сигарету.
— Прошлым месяцем мы ездили в Провидено, на конгресс
паранормальных явлений, — начала Мелиусиппус, — и хотя лекции нам понравились…
— ..мы узнали много интересного…
— ..среди фотографий преобладали подделки. Даже десятилетний
ребенок…
— ..семилетний'…
— ..понял бы, что это подделка. Вот мы и… — Мелиусиппус
запнулась, на ее лице отразилась обида. — Я удивлена, мистер Меррилл. Должна
признаться, мистер Меррилл, я даже озадачена.
— И я хотела сказать то же самое, — поддакнула Элиусиппус.
— Почему вы принесли эту ужасную вещь? — дуэтом спросили
Мелиусиппус и Элиусиппус.
У Попа возникло такое сильное желание ответить: «Потому что
я не знал, какие вы трусливые сучки», — что на какое-то мгновение он даже
решил, будто озвучил эту фразу, и застыл в ожидании истошных криков.
Мысль о том, что ужасные слова произнесены, прожила, может,
доли секунды. Но потом, когда Поп у себя дома лежал без сна среди десятка
тикающих и такающих часов, он часто жалел, что Сестры-Вонючки не услышали и
этого, и многого другого.
Разумеется, инстинкт самосохранения не позволил ему раскрыть
рта. Да, Поп Меррилл получил бы безмерное удовлетворение, поставив
Сестер-Вонючек на место, но удовлетворение это длилось бы очень недолго. А вот
если бы погладил их по шерстке, чего, собственно, они и ожидали, потому что всю
жизнь этих миллионерш гладили по шерстке и облизывали, у него оставалась бы
возможность и дальше всучивать им «фотографии призраков», зарабатывая на этом
немалые деньги. Потому как ему не верилось, что в ближайшие годы старухи умрут
от рака легких или еще от какой болезни.
В конце концов, в списке были и другие Спятившие, хотя
список этот, который Поп освежил в памяти после злополучного посещения Седрика
Маккарти, стал намного короче. Двое умерли, а еще один учился плести корзины в
роскошной частной психиатрической клинике, куда принимали только баснословно
богатых и безнадежно безумных.
— Вообще-то я привез камеру просто чтобы вы смогли взглянуть
на нее. Что я хочу сказать, — торопливо добавил он, увидев, что сестры разом
подобрались, — мне же известно, сколь сведущи вы в этой области.
